Войцех Жукровский - На троне в Блабоне
Тут кот трижды постучал когтями по доске — не будить лиха, не сглазить дело.
— За них будьте спокойны, я самого Директора разнесу вдребезги. В гневе я опаснее носорога, — заверял нас Бухло, подкручивая ус. — Не забывайте, немало блаблаков видят, что делается в столице, думать умеют, соображают, что к чему, и готовы положить предел правлению акиимов.
— А мы еще не встречали таких, может, нам просто не повезло, — ощетинился Мышебрат при одном упоминании об акиимах. — Вся площадь согласно вопила, чтоб меня повесили… Вместо сердца у людей в груди кремень.
— Да они не против тебя орали, хотелось заполучить веревку на счастье. Не огорчайся, — уговаривал Бухло. — Из кремня можно высечь искру…
— А из искры раздуть пламя, — добавил я, стараясь утешить Мышебрата, хоть не очень-то в это верил.
— Неужели и меня не возьмете с собой? — ныла Виолинка. — Я легкая, тренированная, не хуже мальчишки…
— Доверяю тебе тайную миссию. — Я отвел ее в сторону и шепнул: — Береги маму, в твоем распоряжении Бухло, но за ним тоже надо присматривать, не натворил бы глупостей. Бог знает, что с нами будет. Тогда последнее спасение вижу в вас. Надеюсь, у вас и на голове густо, и в голове не пусто.
Когда мы уходили, в окне появилось обеспокоенное лицо королевы Ванилии, королева вздохнула с облегчением, когда Виолинка простилась с нами и осталась во дворе, прислонилась к плечу артиллериста — могучему, как ствол старого дерева.
Я тащил под мышкой веревочную лестницу, ее захватили еще из гондолы воздушного шара, моток крепкой веревки, фонарь и несколько больших страниц для заметок по горячим следам. В сумке постукивала заимствованная из дому ложка в начатой банке с римским вареньем. Кот шел впереди, я восхищался его бесшумной походкой: хотя и обут в сапоги — под ним не хрустнула ни одна сухая веточка. Он хмурился, чтобы пригасить блеск глаз. Мурлыкал от удовольствия, словно отправлялся на большую охоту.
От опустелых королевских конюшен мы проскользнули к служебным строениям. Там рос столетний платан, кора на нем облезла, и пятна телесного цвета виднелись издалека, а могучие верхние ветви простирались над крышей замка. Мы укрылись за стволом, притаились и пропустили ночной караул алебардщиков на подворье. Как долго влачились их тени по стене, выбеленной луной!
Когда отголоски шагов затихли, я подсадил Мышебрата. Цепляясь когтями за ствол, он ловко влез наверх. К поясу кот приторочил веревку. По ветви пробежал легко, как балерина, удерживая равновесие широко расставленными лапами, и спрыгнул на замшелую черепицу, которой покрыли крышу, верно, целый век назад. Помахивая, словно флагом, победно поднятым хвостом на фоне огромного, близкого диска луны, он влез по крутой крыше и закрепил веревку вокруг трубы. Проверил, не подгнили ли мостки, и начал тянуть. Я осторожно высвобождал шнуры, так как лестница ползла по стене, цепляясь за малейшие выступы и неровности. Наконец первая поперечина достигла водосточной трубы, на конце которой драконья пасть изрыгала дождевую воду далеко от стены, не подмывая фундамента. Я уже вознамерился лезть по бамбуковым ступенькам — кот звал меня тихим мяуканьем, давая знать, что все готово, — когда затворил Мышик:
— А теперь мой черед! Слетаю в подземелье, притащу вам с вахты ключ от директорского кабинета. Если задержусь, не нервничайте… Возможно, придется выждать удачный момент, когда одни караульные спят, а другие вышли на обход замка.
— Мышик! Прости, я совсем про тебя забыл, а без тебя мы не справимся. Ведь не выламывать же дверь, слишком много шуму.
— А я тихонько сидел у тебя в кармане, дожидался, когда уйдем, чтоб артиллерист не обиделся: он остается, а я, такой маленький… Дверь он бы, конечно, выломал, да не смог бы сделать того, что могу я.
Последние слова донеслись уже издалека, едва слышно. Лишь только облачко прикрыло на мгновение луну, Мышик, как серый клубочек ваты, покатился к подвальному окошку, исчез под черной стеной замка. Толстые ржавые решетки — не препятствие для мышонка.
— Влезай! — мяукнул Мышебрат и дернул веревку. — Ты там случаем не заснул? Нельзя терять ни минуты!
Я подбежал к лестнице и начал карабкаться; поначалу болтался беспомощно: перекладины вырывались из рук, словно живые, веревки, казалось, извивались на отвесных стенах. Наконец я добрался до края крыши и прильнул к шероховатым плиткам.
Снизу все громче и громче доносились шаги дозорных. Я не успел втянуть лестницу, могли заметить — она предательски раскачивалась от ветра. Господи, пронеси. Я распластался на крыше, умоляя расходившуюся лестницу последовать моему примеру. Если ее обнаружат, поднимут крик. Мы окажемся на крыше как на осажденном острове. Придется защищаться: начнем метать в преследователей каменными плитками. С такой высоты от плиток толку будет больше, чем от пушечных ядер.
Держась за веревку, упираясь носками ботинок в каждую неровность, я медленно вползал по крутизне крыши, пока не добрался до кирпичной трубы и не обнял ее с облегчением — наверное, гости на королевских пиршествах так искали последнего спасения у стволов кленов и дубов в парке. Наконец я поднялся на ноги, и моему взгляду предстала черная цепь крыш с пригорками мансард и редкими купами мертвых труб. Ниже, за краями водостоков, из которых щетинились трава и сорняки, занесенные ветром, обрывалась пропасть — о ней лучше не вспоминать. Только по наивности я рассчитывал держать здесь оборону. На крыше легко могла поразить и стрела, не говоря уже о картечи и пистолях. Раненный, я неизбежно скатился бы вниз и рухнул на блестящую от росы мостовую подворья.
Полегоньку я втянул лестницу. Туго свернул ее и замотал веревкой. Лестница теперь выглядела как вязанка хвороста, приготовленного на растопку.
— Я бы помог тебе, — оправдывался кот. — Да не справлюсь, мне даже не обхватить ее лапами.
Я закинул лестницу за спину и, с трудом удерживая равновесие на узких мостках (трубочисты во время состязаний, кто больше вычистит труб, привыкли одолевать их бегом), пытался не отставать от Мышебрата, да куда мне до кота. Мышебрат чувствовал себя на крыше поистине маэстро акробатом или — как бы мы назвали исполнителя таких номеров — котом-мухой.
Раза два я поскользнулся, и ледяной страх вздыбил мои волосы, но, как то бывает в жизни, я смотрел только далеко вперед, не допуская мысли о падении, и передвигался мелкими шажками. Вдруг кот исчез. Я остался один на один со щекастой луной, глянувшей на меня с насмешкой. И в самом деле — казалось, я прикидывался лунатиком.
Зигзагообразные мостки кончились, темнел лаз на чердак. Я опустил ноги, повис на руках. Никак не мог нащупать пол и не видел, высоко ли до него — а вдруг два-три метра? Приготовился к полету.
