Виталий Вавикин - Эта короткая счастливая жизнь
– Я согласна, – тихо сказала Фелиция. Задумчиво она коснулась руки Брезелстайла и, неназойливо поглаживая его пальцы, рассказала о своём сыне и о том, почему была вынуждена оставить Чикаго.
В какой-то момент она даже всплакнула, дав волю нахлынувшим воспоминаниям, и позволила Брезелстайлу успокоить себя, доверившись его объятиям, словно встревоженный ребёнок. Слабая и беспомощная, она отдавалась ему духовно, но держалась на расстоянии физически. День за днём, месяц за месяцем, пока от желания Брезелстайла не осталась лишь отцовская забота, а страсть направила свой взгляд на новую девушку, пришедшую в кабаре в поисках работы.
На четвёртый месяц жизни в Нью-Йорке Фелиция переехала в новую квартиру недалеко от Бродвея и наняла для Олдина нянечку, обязавшуюся за умеренную плату обучить его основам грамматики и математики. С Килнером она виделась крайне редко, да и встречи эти никогда не заходили дальше дружеского обеда.
– У тебя уже кто-то есть, да? – не выдержала однажды подобной неопределённости Фелиция, но Килнер лишь устало качнул головой. – Ты слишком много работаешь, – пожурила Фелиция, отмечая его усталый осунувшийся вид. Он поцеловал её в щеку и поблагодарил за заботу.
Спустя месяц она уехала с кабаре в турне по Европе, и познакомилась с английским художником Генри Клутом, которому Брезелстайл предрекал небывалый успех в Америке. Девушка, с которой пришёл Клут, оказалась его сестрой, и после того, как Брезелстайл, увлечённый её компанией, ушёл, Фелиция осталась с художником наедине. Они проговорили до поздней ночи и расстались хорошими друзьями.
После они встречались ещё трижды. Клут обещал нарисовать портрет Фелиции, если когда-нибудь окажется в Нью-Йорке. Его обожествление женской красоты вызывало улыбку, но картины, показанные им Фелиции, действительно заслуживали признания. Так, по крайней мере, показалось ей. Его сестра – Елена Брен Клут, была принята Брезелстайлом в состав кабаре и вернулась вместе с ними в Нью-Йорк.
За время турне Фелиция писала Олдину трижды и по возвращении удивилась, как сильно он вырос за три месяца. Чернокожая нянечка по имени Белфрида Снуд, с которой оставляла сына Фелиция, оказалась весьма хорошей учительницей, а её дети стали Олдину настоящими друзьями.
Позвонив Килнеру, Фелиция договорилась о встрече и, рассказав ему о Генри Клуте, спросила, нельзя ли устроить в Нью-Йорке выставку его работ. Килнер оживился, и Фелиция не без удовольствия отметила, что большинство его вопросов направлены на то, чтобы узнать, насколько близка её дружба с этим художником.
– Брезелстайл взял его сестру к нам в кабаре, и теперь мы с Еленой иногда пишем ему письма, рассказывая о жизни в Нью-Йорке, – сказала Фелиция и, взяв Килнера за руку, спросила, как у него идут дела. Он рассказал о Неваде. Рассказал о своём клиенте Клементе Олдвике, отец которого сделал себе состояние на продаже земельных участков с рудой.
Когда они танцевали, Фелиция не удержалась, и положила голову ему на плечо.
– Скажи, – вкрадчиво попросила она. – Ты хоть иногда вспоминаешь то, что у нас было в Чикаго?
– Конечно.
– Тогда почему же… – Фелиция замолчала, решив, что и так уже сказала слишком много. Килнер обнял её чуть крепче, но на большее, казалось, его уже не хватает.
Прощаясь, Фелиция чувствовала себя обиженной и непонятой.
Она вернулась домой и долго не могла заснуть, пытаясь понять, почему Килнер не желает снова сблизиться с ней. Он нравился ей, а она нравилась ему: в этом Фелиция не сомневалась, и не потому, что в памяти свежи воспоминания их близости в Чикаго. Даже сейчас она чувствовала, как незримая искра пробегает между ними при встрече. Но почему Килнер боится её?
Ответ пришёл через три месяца.
Фелиция приехала в больницу и долго разговаривала с главным врачом, который терпеливо рассказывал ей о болезни Килнера.
– Не понимаю, как такое возможно! – воскликнула Фелиция. Она вспомнила то, что рассказывал ей о своей болезни Лаверн, и расплакалась, простив Килнеру все отказы, полученные за последние месяцы. Как и Лаверн, он умирал, и не хотел, чтобы его болезнь беспокоила близких людей.
– Глупый, – она вошла в его палату и долго смотрела на бледное бескровное лицо, которое когда-то было таким красивым.
Килнер спал, и Фелиция решила, что просто не может оставить его в таком положении одного.
Редкие родственники, приходившие навестить Килнера, интересовались, в основном, его деньгами, и Фелиция не могла не смотреть на них с пренебрежением. Единственным достойным посетителем оказалась мать Килнера, которой был важен только её сын.
Оставив её наедине с Килнером, Фелиция отыскала врача и предложила ему поужинать. За разговором она выпытала у него неутешительный диагноз и сроки, которые отводил Килнеру врач.
И снова в её сознании всплыл рассказ Лаверна. Фелиция представляла его жену и думала, правильно ли он сделал, что оградил свою семью от этих чудовищных знаний.
Почти весь последующий месяц Килнер провёл в больнице, и всё это время Фелиция находилась рядом с ним. Брезелстайл отнёсся к происходящему с пониманием, лишний раз подтвердив, что действительно пытается относиться к своей труппе, как к большой семье.
– Думаю, лет через двадцать достаточно будет одной таблетки, чтобы излечиться, – тихо сказал Килнер однажды Фелиции. Она долго молчала, вспоминая Лаверна, но в итоге так и не решилась рассказать ему о своём друге в Чикаго. Единственное, на что её хватило, когда Килнер пошёл на поправку, так это испугаться, что он, как и Лаверн, сбежит ото всех, предпочтя смерть в одиночестве.
– Даже не думай! – Фелиция сжала его руку и с удовольствием отметила, что хватка Килнера стала крепче. – Я не оставлю тебя. Слышишь?
Она снова встретилась с доктором и, узнав о том, что Килнер идёт на поправку, долго отказывалась верить, что это лишь временное явление, однако, когда Килнер снова заговорил о работе, попыталась сделать всё, чтобы он и думать забыл о возвращении к делам.
– Неужели тебе мало тех денег, что у тебя есть? – осторожно спросила она.
Килнер сказал, что сейчас главное для него – это забыться и отвлечься, чтобы не думать о неизбежном.
– К тому же в Неваде не так уж плохо. Тёплый климат, казино и красивые девочки, – закончил он с ироничной улыбкой.
– Тогда я поеду с тобой, – приняла решение Фелиция. Её взгляд был твёрд, и ни один аргумент Килнера не достиг цели. Она едет, и точка.
Вместе с Килнером они встретились с Брезелстайлом и договорились о её бессрочном отпуске.
