Тамара Воронина - Игры богов
– Но так и есть.
– Ну и что? Какая мне разница, если я знаю, что живой и настоящий?
Лумис потрясенно на него уставился и очень надолго замолчал. Заныла щека. Март, конечно, кашу старался есть осторожно и даже голову склонял на ту сторону, где лицо было цело, чтоб свежий рубец не бередить, однако все равно. Натрудил, жуя. Было бы смешно, если бы не было больно. Берт начал собираться. Пора в дорогу. Ли лежал пока пластом, Лумис пребывал в своих странных размышлениях, а Март… Марту тоже очень хотелось прикинуться больным и несчастным, но не так уж он был и болен. Он встал и взялся помогать. Проходя мимо Лумиса, он подавил желание потрепать его по всклокоченным волосам или похлопать по плечу, но так вольно обращаться с Игроком было как-то боязно. Надо ж такое вообразить – что по выдуманному и не существующему миру путешествует. Март отчетливо вспомнил, как ошалел Лумис первый раз, застав их в Ли за самым что ни на есть обыденным занятием – они отливали, отвернувшись к деревьям. А потом, когда, раздевшись догола, зашли в речку, чтоб постирать белье, он так смотрел, словно никогда не видал никого за таким небывалым занятием. Конечно, у него-то самого даже рубаха всегда чистой оставалась, даже борода росла впятеро медленнее, чем у Марта и Берта. Что с него взять – Игрок. Не привык, видно, к быту. Даже еду готовить не умеет. Интересно, а кто кашеварит у богов? Или им похлебки без надобности? По первости они доверяли Лумису готовку, но очень быстро решили лучше самим варить, чем давиться тем, что у него получалось.
А вот странно, если он играет против императора, то каким же образом заставил его офицеров и даже начальника тайной канцелярии себе помогать, бумаги пропускные выправил, их с каторги вытащил, королю Бертину дал возможность семью спасти…
А неужели правду Берт говорил: все семью повесили бы, а его заставили бы помнить? Ну, до такой жестокости не всякий Игрок додумается. Кто ж тогда император? Громыхала, как помнится, на пакости не способен, он прямой, как доска, вот в ярость впасть и пожечь все вокруг – это он запросто, головы поотрывать или там молниями побить – легко, но вот чтоб детей на глазах отца вешать – такого Март не слыхал. Вояка? Ну… вот Вояка мог, считал, что в войне все средства хороши. А какая война, когда уже победил? Ну, короля казни, раз он против тебя пошел, сопротивляться насмелился, а семью-то…
– Берт, а у тебя дети какие? Годами? – спросил он и тут же прикусил язык: разве ж приятно ему лишний раз вспоминать, что его домашние заложниками остались, да не просто у императора какого-то, а у Игрока. Разве ж боги данное слово держат? Нет, это они для людей придумали.
– Старшему сыну восемнадцатый, младшему шесть, дочке двенадцать. Красивая, как мать, – ответил Берт вроде даже охотно, улыбнулся. – У меня хорошие дети. На таких и королевство оставить не горько, и просто перед людьми не стыдно. Отец мой очень уж моего младшего брата стыдился, не удался он у нас. Одно на уме было – за юбками бегать. Ну и добегался до того, что ревнивый муж его сначала заколол, а потом уже рассмотрел, кого заколол.
– И что с ним сталось? С мужем то есть?
– Ну что сталось… Нельзя не наказать человека, пролившего королевскую кровь, однако Калет сам напросился… В общем, отец вроде как разгневался, убийцу в крепость посадил, семью в поместье сослал. Думаю, ты так никогда не живал, как убийца в той тюрьме, да и семья не бедствовала. А что делать? В жизни королей не все легко, Март. Тебе, наверное, кажется, что у нас слишком много прав, а я знаю, что слишком много обязанностей и правил, которые приходится соблюдать, даже если они тебе отвратительны.
– А чего ты оправдываешься? – удивился Март. – Ты ж не сумасшедшая эльфийская принцесса, готовая своего сына кошкам скормить для развлечения толпы.
– Кошкам! – простонал в изнеможении Ли. – Это тигры, Март! Саблезубые тигры! Очень редкие твари и жутко дорогие, а ты одному шею свернул. Это ж какая силища в тебе вдруг проснулась?
– Не помню, – признался Март с чистым сердцем. – Разве мы не вдвоем ее… то есть его завалили?
– Вдвоем? Интересно бы, как, если я лежал посреди арены и только боялся, что вы меня растопчете? Ты прямо как герой древности.
– Я не герой вовсе. Я просто не хотел, чтобы тебя тигр сожрал. Знаешь, если б он тебе голову откусил, я б, наверное, не прыгнул… Но ты был ранен, и он бы тебя заживо… разве ты смог бы на такое смотреть?
Ли покачал головой. Вдвоем они с Бертом подняли его и уложили на дно повозки. Одеяла есть, славно. Берт, вспомнив, что он король, приказал Марту сесть рядом, Лумис, все такой же задумчивый, взгромоздился на козлы, а Берт вскочил на одну из лошадей, привязав остальных к повозке.
Дорога была довольно ровной, но на редких ухабах подбрасывало так, что Ли невольно морщился. Март долго возился, сооружая для него удобное ложе из одеял. Может, на земле эльфов не нужно будет прочищать себе дорогу через полчища чудовищ и Ли сможет окрепнуть? Ведь чтобы полностью исцелить тяжелую рану, нужно шесть маленьких скляночек, четыре средних или две больших. А у Марта была только маленькая, может, потому ее при обыске и не заметили… Или боги отвели глаза обыскивавшему?
Лумис поежился, словно почувствовал на своей спину взгляд Марта. А может, и правда. Чем иначе объяснить, ведь все вытрясли, кроме платка, разве что кольца да амулет оставили, а скляночку не нашли… Ну ладно, спасибо тебе, Игрок, ты спас Ли, а не я, потому что он там же на арене и истек бы кровью, ведь вся грудь разорвана была. А зелье, пускай только глоточек, не позволяет умереть. Лумис, когда еще был в себе уверен, снисходительно объяснил, что зелье не может исцелить только смерть, а если раненый еще дышит, то и один глоток ее, красавицу, отгонит. Лумис, правда, ее почему-то старухой назвал, а ведь каждый знает, что смерть – женщина невиданной красоты. Боги-то почему не умирают – потому что выгнали ее их своих жилищ и обратно не пускают, вот и бродит она среди людей, собирает. То есть она и старухой прикидывается – когда к старикам приходит, а молодых такая уводит, красивая. Говорят даже, настолько красивая, что сами уходят, а те, что вдруг после смертельной раны выжили, попросту устояли перед ее красотой невероятной. Март бы устоял. Увидел уже, чего красота может стоить – радости при виде впитывающейся в песок крови собственного сына.
Его передернуло. Ли покосился на него, но ничего не сказал. То ли понял, о чем он думает, то ли решил не спрашивать. Деревянные колеса грохотали так, что разговаривать можно было без риска быть услышанными.
– Пойдем с ним до конца?
– Мы ведь обещали, – удивился Март. – Конечно.
