Виктория Дьякова - Доктор Смерть
— То, что делается в Четвертом Управлении на благо интересов рейха, никоим образом не должно испытываться на его гражданах, — Шелленберг встал из-за стола и прошелся по комнате, заложив руки за спину.
Потом остановился у окна.
— Я не говорю о том, что вся деятельность Мюллера, особенно в том, что касается лагерей, значительно осложняет для нас саму вероятность договориться с Западом и хоть как-то облегчить наше положение. Эксперименты этого Бруннера, если о них станет известно в Лондоне и Вашингтоне, просто подводят черту под нашим выживанием. Как государства, а может быть, и нации. Мне стоило таких трудов хотя бы немного склонить рейхсфюрера на свою сторону, убедить его в необходимости искать компромиссы. И вот — пожалуйста. В Аушвице люди без волос, без кожи, еле живые скелеты. Что мы ответим на это? Что это называется научный эксперимент? Нигде в мире, кроме как у Мюллера, такие эксперименты не проводятся на людях. Это противоречит этике Запада. И не только Запада.
— Если войска Сталина не сегодня завтра захватят Ауш-виц, все эти «творческие» потуги Бруннера станут широко известны, — Маренн сокрушенно покачала головой. — Советы постараются, чтобы огласка стала широкой.
— И тогда многое, на что мы рассчитываем сегодня, обратится в прах. Ты знаешь, я пока даже не ставлю в известность рейхсфюрера, — Шелленберг вернулся к столу и опустился в кресло, постукивая пальцами по подлокотнику. — Но я предпринял некоторые шаги. По своей инициативе обратился к генералу военно-воздушных сил США Ванаману, мы когда-то были знакомы, он занимал пост военного атташе в Берлине. Сейчас находится у нас в плену, но мне удалось вырвать его из лап Мюллера, якобы для наших, разведывательных целей. По моей задумке Ванаман должен тайно выехать в США и лично встретиться с президентом Рузвельтом. Я полагаю, что поводом должно послужить обеспечение мер по улучшению снабжения и жизненных условий американских военнопленных, находящихся у нас. Кроме того, Ванаман должен прощупать возможность налаживания переговорного процесса, возможно ли завершить войну на Западе мирным соглашением, чтобы мы могли продолжить ее на Востоке с удвоенной силой. Я вообще думаю о том, чтобы освободить всех наиболее влиятельных английских и американских военнопленных, чтобы они могли способствовать налаживанию отношений между США и Германией. Пока я лишь осторожно пытаюсь внушить эту мысль Гиммлеру, боюсь перегнуть палку. Он вызовет Мюллера. Тот сразу поднимет шум, мол, опять влезают не в свои дела, военнопленные — его епархия. И все пропало.
— Это замечательная мысль, мир на Западе необходим, как воздух, — Маренн понимающе кивнула головой. — Ты знаешь, я думала об этом, когда мы летели с Ральфом из Польши назад в Берлин, да и потом в Шарите. Я и прежде нередко признавалась себе, что готова всеми имеющимися у меня средствами помочь Германии достойно выйти из создавшегося угрожающего положения, но после посещения Аушвица укрепилась в этой мысли. Германию надо спасать не только от большевистских орд, которые движутся с Востока, но и вот от таких Бруннеров, которые могут погубить ее окончательно, как действующую историческую реальность. Потому я хотела предложить свои услуги. Не в качестве врача, а в качестве твоего посланника. Я лично готова поехать к Черчиллю.
— К Черчиллю? — Шелленберг посмотрел на нее с явным удивлением.
— Ну да. Ты забываешь, что я принцесса Австрийского императорского дома. Правящая английская монархия — это все мои родственники, а с Черчиллем я знакома лично. Ведь он когда-то приезжал посланцем английского короля, чтобы сосватать меня за одного из его сыновей. Я могла бы сейчас быть английской королевой, если бы… — она вздохнула. — Если бы не война. Та первая, которая перевернула все.
— О том, что ты принцесса, забыть невозможно, — Вальтер подошел к ней сзади и обнял за плечи. — Ты самая настоящая принцесса, до кончиков ногтей. Но, признаться, я не очень понимаю.
— Я собираюсь поехать к Черчиллю и передать ему твои предложения по урегулированию кризиса в Европе и по окончательному умиротворению. Можно сколько угодно обращаться к различного рода посредникам, вроде шведов или швейцарцев, которые, конечно, никогда не упустят возможности погреть руки на чужом горе и подзаработать. Можно использовать пленных американских генералов, которые ради того, чтобы вырваться на свободу, готовы наобещать все, что угодно. Но все это только лишняя трата времени. Но самый правильный и короткий путь — это обращаться напрямую к тем, кто непосредственно за столом переговоров будет решать будущее Европы, я имею в виду «большую тройку». Я знаю, что подступиться к ним весьма сложно, даже самым опытным агентам, а задача убедить хоть кого-нибудь из них, тем более кажется неразрешимой. Но я могу попросить Черчилля о личной встрече, и знаю, что он мне не откажет. Сталина, слава богу, я не знаю, с Рузвельтом тоже никогда не встречалась. Но Черчилль меня помнит. После Первой мировой войны, когда моя помолвка с принцем Эдуардом распалась, он писал мне письма, просил не торопиться, обещал, что готов устроить не монархический, а самый обычный гражданский брак, что принц откажется от престола и возьмет меня в жены с ребенком. Писал, конечно, с ведома и полного согласия Эдуарда. Но я отказалась, не желая портить принцу жизнь. Но от престола он все-таки отказался, и от королевской семьи — тоже. Так что я очень надеюсь, что Черчилль меня примет.
— Ну хорошо. А что ты скажешь ему? — Шелленберг снова отошел к столу и наклонился, закуривая сигарету. — Что рейхсфюрер Гиммлер желает заключить мир? А какое отношение ты имеешь к рейхсфюрсру Гиммлеру, каковы твои полномочия? С какой стати тебя волнует судьба Германии? Тебе придется все это объяснить. И ответы на эти вопросы будут таковы, что, скорее всего, это осложнит твою жизнь в будущем, если нам ничего не удастся сделать и война закончится крахом рейха. Я не могу этого допустить.
— Но посылаешь же ты генерала Ванамана, как военнопленного, — возразила Маренн. — Так и я могу отправиться в своем настоящем качестве, как заключенная концентрационного лагеря, где числюсь до сих пор, и под своим настоящим именем — герцогини фон Кобург-Заальфельд. По-моему, выглядит вполне достоверно, что руководство немецких спецслужб в твоем лице, идя на кардинальные шаги во имя спасения Германии и подыскивая людей, которые могли бы представить их интересы западным лидерам, наткнулось на меня, разузнало о происхождении и моих связях. Мне поручили, временно освободив и оставив в заложниках, скажем, мою дочь, добиться аудиенции у английского премьер-министра и передать их соображения. Разве это невозможно? Чем такая ситуация отличается от миссии генерала Ванамана?
