Анна Гаврилова - Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник)
Добродей заметил, как побелел Михаил, вцепился в стол. А народ явно повеселел, вновь потянулся к кувшинам с брагой и хмельными медами. Князь тоже не грустил, зато княгиня озиралась опасливо, после зашептала на ухо Осколоду.
Князь вскинул руку, обратился к византийцу:
— Ну, так что? Докажешь?!
Михаил сглотнул, пробормотал:
— Господь говорит: «Если что попросите во имя Мое, то сделаю…» — Михаил запнулся, вскинул голову и продолжил уже громко: — А ещё Господь речет: «Верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит и больше сих сотворит, когда оное должно свершиться не напоказ, а для спасения душ».
— Господь-то ладно, а сам-то что скажешь? — прогремел Хорнимир.
Иерей шумно выдохнул, глянул вверх, будто там не мореные балки, а само небо:
— Хотя и нельзя искушать Господа Бога, но если от души решили вы обратиться к Богу, просите, что хотите, и все полностью ради веры вашей совершит Бог, пусть мы жалки и ничтожны.
— Че? — пробормотал Добродей в ухо Златана.
— Да тихо ты… — отозвался гридень и потянулся за новым куском жареного мяса.
Ромей учтиво поклонился Осколоду, голос прозвучал уверенно:
— Светлый архонт, дозволь отправить гонца на мою лодью. Чтоб Евангелие принес. Книга такая… Священная реликвия.
— Разрешаю.
Осколод не успел договорить, а один из ромеев уже вскочил из-за стола и помчался прочь.
Теперь ели и пили молча, изредка перешептывались. На Михаила поглядывали с уважением: хоть и ромей, а смел. Даже слишком. Тот тоже не унывал, молился, сложив ладони лодочкой и возведя взгляд к потолку.
А Добродей пытался вообразить печь князя Навуходоносора, мысленно прикидывал, в какой из очагов княжьего двора могут поместиться одновременно три мужчины, ну даже очень худосочных отрока, пусть и так. Еще думал, как бы при эдаком пламени терем не подпалить.
Наверное, про это же думал и Осколод, потому как при возвращении гонца сказал веско:
— Негоже посылать в полымя гостей. Особливо тех, что с миром пришли.
Но Михаил вроде бы и не расслышал слов владыки, принял из рук гонца большую золотистую книгу, прижал к груди. Губы иерея двигались, но слов не разобрать.
— Что это? — кивнул Осколод.
— Евангелие. Слово Божие.
— Вот как… — протянул князь. — В первый поход на Царьград мы такие вещицы видели…
Старшие дружинники и воевода закивали, кто-то заметил весело:
— Хорошо горят! Получше бересты!
Взгляд ромея в мгновенье стал острым, будто хотел насквозь проткнуть шутника, да не вышло.
— Помню, — кивнул Осклольд. — Вот эту вещицу в огонь и брось. Коли не сгорит, значит, правда за тобой.
Из просто бледного Михаил стал белоснежным, после чуть позеленел. Костяшки пальцев тоже побелели — так крепко сжимал книгу.
— Святотатство… — выдохнул кто-то из ромеев.
На него тут же цыкнули.
— Ну, Михаил, давай уже! Не томи! — прикрикнул князь. — Тут вот и очаг имеется!
К очагу ромей шел медленно, беззвучно шевелил губами — молился. Казалось, самый легкий способ отнять у иерея эту золотистую книгу — отрубить руки. Подойдя к очагу, Михаил замер, будто заледенел. Добря даже испугался, что ромей, позабыв о милостивом решении Осколода, сам шагнет в огонь.
— Если книга останется неопаленной, — крикнул князь, — я сам твоему богу поклонюсь, а других богов отрину!
Этот звук вывел византийца из оцепенения. Он поднял книгу над головой, закричал дурным голосом:
— Прославь имя Твое, Иисус Христос, Господь наш, в глазах всего этого племени!
Евангелие полетело в огонь. Тот не вспыхнул, как полагалось, но и не погас.
— Иди обратно, за стол, — пробасил Хорнимир, обращаясь к ромею. — А то, ишь, встал тут… Кто тебя знает, может, ты с Огнем-батюшкой сейчас договариваешься, а не с Господом своим. Тьфу, зараза!
Чужеземный гость подпрыгнул, злобно зыркнул на воеводу и пошел прочь, куда велели.
* * *В общем доме непривычно тихо, споры отгремели ещё накануне. Как удалось избежать драки, не понимал никто. Добродей хотел было заикнуться, что все дело, видать, в Господней милости, которая тушит пожар ненависти в душе, но не стал. А то кто же ее знает, милость эту… Вдруг ромейский бог прям в этот миг отвернется, а Добродея и… того. А привлечь внимание бога можно только молитвой, это иерей Михаил доказал, ни у кого сомнений не осталось. Только вот Добря заветных слов пока не знает.
— Наши боги тоже чудеса творят, — пробормотал Хорнимир, глядя, как снаряжаются дружинники.
— Священную книгу Огонь-бог не тронул, значит, ромейский Господь сильнее, — откликнулся вой с ополовиненным ухом.
Воевода заскрежетал зубами — этот довод слышал уже раз сто. А вой продолжил сердито:
— Князь новую веру принимает. И княгиня. И мы. Тебя, Хорнимир, никто не заставляет.
— Тоже мне… христьяне! — воевода не говорил — плевался словами. — А то, что мы — внуки Дажьбожьи! Боги — наши родичи! Забыли? Так что же, от родни отречься готовы? И ты, гридень, туда же?
Добродей кожей ощутил недобрый взгляд воеводы и других, кто не решился пройти великий обряд крещения вслед за князем.
— Я сирота, — бросил он.
— Живот подбери, сирота, — пробурчал Хорнимир и, обращаясь уже ко всем, продолжил: — Мне все равно, у кого ладанка на шее, у кого крест, кто к намалеванному лику прикладывается, а кто чуру требы кладет, кто ромейскому жрецу в рясу плачется, а кто Ярооку жалуется! Должен быть порядок. Служба есть служба. Смотрите у меня все! — и погрозил пальцем.
Молчанье стало по-настоящему зловещим, но вопреки ему Добря ощутил такое спокойствие и счастье, будто уже перенесся в тот загадочный христианский Ирий, о котором рассказывал Михаил.
На двор вывалили толпой. Осеннее небо сплошь затянуто тонким полотном облаков. Сквозь белую ткань изредка пробиваются яркие солнечные лучи. И хоть глаза не слепят, Добродей зажмурился, умиротворенный.
Иерей Михаил самолично выбрал для Добродея христианское имя.
— Агафон. Агафон, — смаковал дружинник новое красивое слово. — Агафон… — примерял его на себя. — А Осколода тепереча Николаем звать будут, по созвучию, а Диру — Ириной. Ирина… — повторил Добря. Тут же перед мысленным взором возник образ княгини, сердце защемило сладко, щеки загорелись румянцем. — Все правильно. Удивительная женщина не может носить простое имя. А вот имя Ирина — в самый раз!
* * *Осколод слушал ромея очень внимательно. Имянаречение — не шутка. Это все равно что новую судьбу получить. А уж Дире новая судьба ой как нужна! Старые боги к ней холодны, до сих пор наследника нет. Если же дитя не появится — все рухнет. И Киев рассыплется, словно песочный городок.
