Роберт Холдсток - Поверженные правители
Мы жались к скалам, старательно обходя рифы. Тайрон неустанно их осматривал, в то время как мы прокладывали путь через неспокойные зыби. Рубобост держал кормовое весло, Боллул отбивал ритм, когда нам приходилось браться за весла. Под водой скрывались опасные камни, прибой сносил корабль и заставлял его содрогаться от гулкого рокота. Над нами нависали утесы, покрытые неряшливой порослью, кое-где поблескивали жилы кристаллов или сверкала падающая струйка воды, питавшаяся из источника в не видимых отсюда горах.
Линия утесов нигде не прерывалась, но порой отступала, открывая крутой берег, узкий проход в расширяющуюся долину и затянутые облаками холмы вдалеке. Яркие краски и неуловимое движение в тех туманных далях выдавали селения и маленькие гавани, но все тонуло в молчании потухшей жизни.
Днем позже мы достигли бесцветного разрушенного порта в устье реки, уводящей к дворцу Быка.
Некогда огромный дворец, выстроенный на месте впадения реки в море, внушал трепет. Грозные изваяния стояли вдоль берега. Могилы и алтари царей и их всесильных жен блистали белизной и золотом. Помещения для стражи и для торговцев, просторные кузницы и кожевенные мастерские перемежались садами и благоуханными пасеками, где раздавались звуки музыки и веселья, радуя утомленные шумом волн уши мореходов.
Больше всего поражали воображение четыре огромных быка, в старину возвышавшихся над рекой: один — бронзовый, другой — из обсидиана, третий — вырезанный из кедра, последний — изваянный из сверкающего мрамора. Они стояли, опустив тяжелые головы, наставив рога, и хитроумное устройство внутри каждой головы заставляло их медленно лакать воду громадными языками, так что всем кораблям, входившим в гавань Ак-Гноссос, приходилось с опасностью для себя проскакивать между их мощными рогами.
Это было частью игры с быками, как вспоминал Тайрон, и забавляло морских владык и царей, которые уже много поколений владели наземной частью острова. При этом они более или менее мирно сосуществовали с двумя первобытными силами, боровшимися за обладание недрами.
В те легендарные времена Тайрон был ребенком, и память оставила лишь эхо, но теперь, когда Арго двинулся по хрустальной струе навстречу течению между разрушенными зданиями той эпохи, он не сводил глаз с потемневших, выветренных руин.
От обсидианового быка остались только изогнутые рога, беспомощно торчавшие из реки. Мы легко обошли их. Что до деревянного быка, о его судьбе рассказала груда углей на западном берегу. Мраморный зверь опознавался только по глазам, потому что рога отломились, а черты некогда свирепой морды стерли ветра и дожди.
Бронзовый бык тонул: голова, позеленевшая и изъеденная патиной, поднималась из воды, огромное копыто протянулось к одному берегу, изогнутый рог застрял между деревьев на другом. Когда мы прошли над изваянием, киль Арго проскрипел по мертвому металлу воплем, отзвуком, криком отчаяния памяти. И тут же перед нами возник дворец и потряс нас своим видом.
Земля поглощала его, засасывала обожженную глину, как и все созданные людьми миры. Высокие стены просели на южной стороне, до половины уйдя в землю, а ближе к нам были разрушены до основания. Чуть дальше все постройки, залы, ограды и сторожевые башни уже занесло обломками камней и землей. Над проломами стен выросли деревья разных пород, ветви впивались в каждую трещину и щербину, помогая возвратить природе величественное жилище царей.
Над притихшими развалинами кружили стаи птиц. Солнце играло на ярко окрашенных стенах, словно земля напоследок позволяла ему порадоваться этим живым цветам, оставшимся нетронутыми, пока змея окончательно не заглотит добычу.
Ак-Гноссос был велик и обширен, но пасть острова могла вместить и больше. Едва Арго причалил и аргонавты спрыгнули на берег, чтобы осмотреть переходы и залы тонущего дворца, как земля дрогнула под ногами и сверху покатились камни. То был новый глоток: жертву втянули еще глубже между двумя затишьями для вздоха.
По крутой лестнице я спустился в полумрак зала, и раньше-то лежавшего под землей, а теперь ушедшего еще глубже. Искусные строители впустили в здание свет сквозь отверстия в потолке, и лучи выхватывали из мрака детали настенных украшений — лужицы света в полной темноте. Повсюду виднелся лабрис — двойной топор, — то высеченный в стене, то отлитый из разъеденной временем бронзы. Стены были покрыты изображениями всевозможных морских обитателей и лиц юношей и девушек под устремленным на них взглядом некоего создания земли, черты которого были смазаны.
Время от времени я слышал перекличку и изумленные возгласы других аргонавтов, возвещающих о своих находках. Их голоса разносились по сумрачным переходам и эхом звенели в колодцах света.
Запах пыльного камня вдруг сменился резким запахом океана. Мы были далеко от берега, но воздух был насыщен солью и слышались звуки прибоя. Этот звук взволновал меня. Я начинал постигать природу Ак-Гноссоса и поспешил навстречу невидимому морю.
И сразу понял, что кто-то бежит впереди меня.
Выход к берегу был перегорожен тяжелыми воротами с опорой в центре в виде исполинского двойного топора, с лезвиями, загнутыми книзу, так что между заточенными краями открывался двойной выход. Рукоятью был ствол дерева, многократно перевитый вокруг сердцевины. На потускневшей бронзе лезвий я различил узор ночного неба, звезд и созвездий, очень точно переданных, но теперь почти скрытых зеленью.
Я прошел сквозь ворота. Океан валами накатывал на безрадостный каменистый берег, на покосившиеся или уже упавшие мраморные статуи. Луна в небе ярко светила на три четверти, отбрасывая лунные тени.
— Где ты? — крикнул я.
— Я здесь, — отозвалась Ниив.
Она выскользнула из-за статуи, почти растворяясь в темноте. Белело только лицо. Она опасливо приблизилась ко мне, прижалась, обняла.
Она задыхалась от возбуждения.
— Этого места не существует, — проговорила она голосом, в котором звенело понимание. — Это видение.
— В каком-то смысле. Но откуда ты знаешь? Что ты наделала?
Я чувствовал, как все сильнее бьется мое сердце.
— Я взглянула. Что тут плохого? Не на тебя же смотрела!
— Маленькая дуреха! — Я схватил ее, повернул лицом к лунному свету.
Серебристое сияние смягчало черты, но волосы блеснули сединой. Она постарела. Растратила драгоценную свою жизнь, чтобы удостовериться в том, что я и без того знал.
— Не разбрасывайся тем, что имеешь, — в сотый раз повторил я ей. Сколько сил отнимала любовь к ней!
Она с негодованием вырвалась.
