Елена Федина - Я твоя черная птица
Мне навстречу вышел, точнее, выплыл Мим. Шагов его слышно не было, да и ноги у него отсутствовали. Я стояла перед ним совершенно голая и смотрела на его безразличную белую маску.
— Так, — сказал он, — ты решила ослушаться меня?
— Пусти, — ответила я умоляюще, — не мешай, меня зовут.
— Тебя никто не зовет. Возвращайся сейчас же назад и не приближайся к этому месту.
"Что он мне?" — решила я, — "я могучая птица, а у него даже тела нет, он не сможет задержать меня!"
Мим прочел мои мысли.
— Еще один шаг, Веста — и ты уже не птица. Ты старуха, которой сто лет. Ты умрешь раньше, чем пройдешь четверть коридора.
— Я тебе не верю, — сказала я, — там жизнь, а не смерть!
— Когда поверишь, будет поздно!
Мим стоял у меня на пути, я оттолкнула его, но мне показалось, что я просто отодвинула висящий плащ. В то же мгновение на меня навалилась смертельная усталость. И слабость. И физическая боль во всем теле. Мим меня не пощадил, как и я сама не щадила никого, кто сюда рвался. Не сделав и трех шагов, я превратилась в древнюю старуху со слабыми рахитичными ногами, скрюченной спиной и руками, похожими на корявые сучья. От такого перевоплощения я пришла в ужас. Самое лучшее было, вообще на себя не смотреть.
— Пес! — отчаянно выкрикнула я слабеющим старческим голосом и сама не узнала его, — что ты сделал со мной?! Машина, цербер, раб! Ты такой же раб как мы!
— Ты не должна туда попасть, — торжественно отозвался Мим, — ты разбудишь его!
Я тяжело дышала, и каждый шаг давался мне с неимоверным усилием, но что-то там, в конце коридора манило, тянуло и придавало сил. Мим остался у меня за спиной.
— Мама! — шептала я ссохшимися губами, — мамочка! Помоги мне, я иду к тебе…
Коридор, в конце концов, кончился, передо мной сами собой раздвинулись каменные двери с металлическими зубами. Я ввалилась в светлый зал, выложенный чем-то переливающимся как змеиная кожа, и рухнула на пол.
Несчастная скрюченная старуха, ничего не видя перед собой, ползла умирать, ползла за последним прикосновением и прощением своей матери.
Я не видела существо, которое склонилось надо мной, оно было само тепло, свет и любовь. Оно любило меня любую, злую, хищную, ничтожную, безобразную… Кажется, у него не было рта, но голос его звучал не в мозгу, а исходил из всего его светящегося тела.
— Несчастное смертное дитя, что привело тебя ко мне? Кто ты?
— Я твоя птица! — сказала я с надеждой.
— Птица?
До меня наконец дошло, что это существо понятия не имеет ни о каких черных птицах, вопрос охраны его божественного сна решается на другом, более низком уровне и более низкими средствами.
Любовь охранялась ненавистью, доброта — жестокостью. Веторио рассказывал как-то про маленькие клетки лейкоциты в крови человека, они тоже беспощадно и без разбора уничтожают всё инородное в крови, но человеку до этого дела нет. Он добр. Я тоже показалась себе ничтожно маленькой клеткой-защитником. Несчастной крохотной крупинкой, лежащей на ладони этого существа.
— Помоги! — прохрипела я, даже не пытаясь встать, — я умираю!
Объяснять что-то подробнее у меня уже не оставалось ни сил, ни времени. Минуты мои были сочтены.
Объяснять ничего не пришлось. Словно легкое дуновение ветра пробежало по моей голове, и я уже не сомневалась, что существо это не только знает обо мне всё, но и прожило со мной вместе всю мою жизнь со всеми ее грехами и победами.
— Всё будет хорошо, — сказало оно ласково, — не бойся, смертное дитя.
— Это невозможно, — ответила я, уткнувшись носом в пол, — никак невозможно… я слишком много хочу!
— Я знаю, дитя мое.
— Я хочу жить! Я хочу любить! И я хочу всё исправить!
Последние слова я выкрикнула, и это отняло все мои силы. Свет померк, скрюченные руки похолодели, сердце остановилось.
— Помоги! — выдохнула я в последний раз и провалилась в невесомость и черноту.
33
Я лежала ничком под горячим солнцем. Пальцы сжимали раскаленный песок. Слева, совсем рядом плескались волны, справа слышался стук, голоса и смех. Я боялась открыть глаза и пошевелиться, мне казалось, что я только что умерла, и вдруг снова какая-то жизнь! Или это только предсмертный бред?
Удар по голове заставил меня вскочить. Я в ужасе схватилась за голову, глаза от яркого света ничего не видели.
— Катрин, мы тебя ушибли? — послышался веселый голос Леонарда.
— Беги за мячом! — крикнул кто-то.
Я наконец осмотрелась. Передо мной были загорелые и почти обнаженные люди, они стояли с двух сторон от натянутой на столбах сетки. За песочной площадкой росли ярко-зеленые сосны с желтыми стволами, за ними в голубой дымке виднелись высокие белые шпили и башни. У меня защемило сердце, таким знакомым показался мне пейзаж, я уже видела его во сне много раз!
Леонарда среди этих людей не было, был кто-то похожий на него, но не такого огромного роста и со светлыми волосами. Он подошел ко мне и присел на корточки.
— Ты что, Катрин? Я тебе здорово вмазал?
Я вдруг вспомнила, что тело мое уже похоже на сухую корягу, а одежды на мне никакой, и это должно быть ужасно неприлично и стыдно. Я схватила какую-то лежащую рядом тряпку, чтобы прикрыться и поняла, что о коряге нет и речи. Я была так же молода, как этот юноша, что подсел ко мне.
— Кто ты? — спросила я испуганно.
— Перегрелась, — усмехнулся он и положил мне руку на лоб.
Я огляделась совершенно беспомощно и вдруг увидела Конрада, правда он был теперь более хрупким и менее серьезным. Он спрыгивал на берег с яхты, которая только что причалила.
— Шон! — крикнул Леонард, — твоей сестре плохо!
Нет, мне было хорошо, только ничего не понятно. На меня смотрели темно-карие глаза Конрада.
— Поехали домой? — спросил он, — я обещал тебя привезти к пяти, так что всё равно пора.
— Домой?
— Что-то ты мне не нравишься, — сказал он, качая головой, и протянул мне мой пляжный халат, — одевайся.
Мы забрались внутрь медовой капли модуля и взмыли в небо. Я еще не отвыкла от своих полетов, но тут были другие скорости, у меня захватило дух от резких виражей, которые закладывал в воздухе Конрад. Мы летели над белым городом.
— Отвези меня в "Эвридику" — резко сказала я.
— Куда? — удивился он.
— В дамский Салон.
— Ты прекрасно выглядишь, Катрин, — засмеялся он, — и потом, я понятия не имею, где твоя "Эвридика".
"В четырнадцатом веке", — подумала я грустно, — "вот где она".
В зеркальце над передней панелью я увидела свое лицо. Оно было мое и не мое: волосы темные, глаза не голубые, а черные, нос острее, чем был, и губы совсем другой формы. Сейчас я больше походила на мою прабабку Исидору, чем на себя.
