Майкл Кобли - Повелители теней
— Или женщину…
— …или ребенка, который неизвестно как выглядит, никто не знает его имени, и который может оказаться где угодно.
— Несмотря на все это, я хочу, чтобы ты попробовал. Если я смогу убедить Пейлона и его спутников, что мы… уговорим Детей Охотника остаться с нами, тогда все будет хорошо. Но я должен знать, где и кто этот наследник.
Бардоу пристально смотрел на Мазарета:
— И если я найду его для тебя, что ты станешь с ним делать? Возьмешь в заложники?
— Да, я использую его для заключения сделки.
— Хорошо. Я вернусь к себе и сразу же приступлю.
Через минуту Мазарет остался на поляне один. Холодный ветер дул между деревьями, фонари раскачивались и гасли. Он шагнул к стволу с воткнутым в него кинжалом, взял оружие за рукоятку и выдернул из раненого дерева — обрывки пергамента так и остались на лезвии. Фонарь, горевший рядом с деревом, начал угасать, тени на стволе казались вытекающей из разреза кровью. Мазарет вышел на дорожку и медленно побрел навстречу бессонной ночи.
ГЛАВА 15
Поток расширяет русло.
Семя пускает росток в камне.
Искра рождает пожар.
Колеса судьбы человека вращают:
Страдание, злоба, мятеж.
Анхал Гандерлек. Письма в КабриганТаврик остановился перевести дыхание, не доходя до перекрестка разрушенного лабиринта. Кровь стучала в висках, все тело горело, по нему ручьями стекал пот. Рукоятка учебного меча в живой руке стала мокрой и скользкой, он вытер ее о рукав другой, его новой правой длани.
Суставчатые стальные пальцы тускло поблескивали в пробивавшемся сквозь потолок тоннеля утреннем свете. На каждом пальце был старательно выгравирован ноготь и складки кожи на сгибах суставов, но блестящий металл был уже покрыт многочисленными царапинами и углублениями, полученными в ходе упражнений. К тому же в данный момент искусственная конечность была покрыта пылью до самого локтя, где соединение живой плоти и металла скрывали кожаные повязки. Чистить руку было легко, Оружейник сам показал ему, как орудовать щеткой, подставив протез под проточную воду, и как натягивать на него длинный кожаный рукав, который давал дополнительную защиту в настоящем бою.
Это было просто чудом, первый миг, когда он опустил глаза и увидел новую руку. Он даже поверил, что уже никогда не будет вспоминать то, что сделал Бернак. Но сны лишили его этой надежды, он редко спал спокойно.
Таврик поднял металлическую руку и пошевелил пальцами, потом сжал их в кулак. Он все еще плохо чувствовал, что происходит, поэтому предпочитал видеть, и Оружейник советовал ему как можно чаще использовать левую руку.
Тут он услышал голос, произносящий:
— Я слышу, как замедлилось твое дыхание. Это означает, что ты остановился, еще несколько таких ошибок, и я тебя настигну.
Собравшись и держа наготове деревянный меч, Таврик начал медленно уходить прочь от голоса, двигаясь в сторону перекрестка. Пыль висела в воздухе плотной вуалью. Коридоры лабиринта были так широки, что по ним могла бы проехать телега, стены обшиты досками, в некоторых местах уже сгнившими. Время от времени ему приходилось обходить кучи булыжников и земли, насыпанные под застекленными некогда отверстиями в потолке или рядом с разломами в стенах. Он не обратил внимания на поворот, от которого начинался узкий лаз в темноту, и пошел дальше по главному коридору.
Темнота в некоторых местах становилась совершенно непроглядной, и юноша тяжело дышал, чувствуя, как к горлу подступает страх. Когда-то давным-давно, так рассказывал ему Оружейник, за несколько столетий до появления Лиги Яфрена, люди, поклонявшиеся Ночному Медведю, построили подземный лабиринт для своих мистических ритуалов, скорее всего здесь держали медведей, которым приводили живых людей на съедение…
Пройдя несколько шагов, Таврик остановился, выровнял дыхание и с тревогой прислушался. Ничего, ни звука шагов, ни скрипов, ни шорохов, только какой-то слабый стук.
Раздался грохот обвала, стена перед ним обрушилась, выбросив кучу земли, корней и гнилых досок. Таврик в панике отскочил назад, увидев надвигающуюся на него из пыльного облака высокую фигуру. Он быстро сориентировался, развернулся и, подбежав к ближайшему отверстию в потолке, подпрыгнул, ухватился за край и подтянулся. Прокатившись по мокрой от утренней росы высокой траве, он вскочил на ноги, перебежал к другой дыре в потолке тоннеля и снова нырнул в сумрак.
Там он, скорчившись, замер в темноте, прислушиваясь к шороху оползающей за его спиной земли и камня. Потом наступила тишина, нарушаемая только стуком сердца, слабо отдававшимся в ушах. И тут до него донесся голос мастера-оружейника, тихий и приглушенный, словно с большого расстояния:
— Любопытная тактика, мальчик. Вместо того чтобы воспользоваться моим замешательством, ты удрал. Помни, что мы здесь для того, чтобы упражняться в нападении, а не бегстве. В следующий раз, я надеюсь, ты примешь бой. Помни, побеждает тот, кто первым наносит удар.
Таврик слабо кивнул, соглашаясь. Потом нахмурился: его отец, то есть герцог Патрейнский, не стал бы искать ему оправданий за его попытку бежать. Он даже услышал, как герцог произносит что-то вроде «Внезапность дает преимущество», и почувствовал пронзительный взгляд его голубых глаз и устремленный на него сухой указательный палец.
Юноша внезапно содрогнулся от приступа тоски и чувства потери, острого и всепоглощающего. Вздохнув, он вернулся к настоящему моменту, заставив себя думать только о сражении, о своих слабостях и преимуществах. Он рассеянно взвешивал в живой руке учебный меч — связку длинных тростинок, прикрепленных к тяжелому деревянному противовесу. Пусть и не настоящий, он ударял по другому мечу с оглушительным стуком и оставлял на коже раны и синяки, особенно когда его держал в своих руках Оружейник.
Он едва не засмеялся вслух. Оружейник (у которого, как казалось, не было другого имени) был выше, тяжелее и быстрее его, не говоря уже о том, что он прекрасно владел всеми видами оружия. Когда все преимущества у противника, что же остается тебе?
У него в голове зазвучал голос герцога: «Хитрость и изобретательность».
Таврик прислонился спиной к скрипнувшим доскам стены и задумался. Потом он подошел к ближайшей куче мусора и стал копаться в ней, разгребая каменную пыль, пока не вытащил две хорошо сохранившиеся доски. Одну из них он укоротил с помощью пары булыжников, потом оторвал от подола рубахи узкую полоску и привязал к длинной доске, создав подобие креста. Снял рубаху, накинул ее на получившийся остов, прислонил к стене и отошел назад. Сердце его упало, это чучело производило впечатление чего-то неживого, чем, собственно, и являлось.
