Ирина Лакина - Арабские сны
На террасе, горделиво задрав подбородок, стояла валиде. Ее строгое лицо сковала ярость. Карие глаза искрились гневными молниями, уголки рта слегка подрагивали, а на тонкой шее, украшенной массивным золотым колье, пульсировала голубая венка.
Очевидно было, что она пришла сюда из-за письма падишаха, полученного накануне вечером.
— Джахан, сын мой, — заговорила она, стараясь сохранять спокойствие, — что это значит?
Ее рука вынырнула из складок сиреневой атласной юбки и протянула повелителю бумажный свиток.
— Валиде, я не думаю, что к моему письму нужны какие-то дополнительные разъяснения, — ответил он, скептично приподняв брови.
— Пусть она уйдет, — бросила она с отвращением, даже не удостоив меня взглядом, — почему в такой час она все еще здесь, и к тому же так бесстыдно одета? Что скрывает эта накидка? И это женщина падишаха, мать будущего наследника!
Я машинально поправила края накидки, из-под которой выглядывал мой эротичный наряд.
— Рамаль никуда не пойдет, пока я ей не разрешу, — жестко парировал мужчина, загораживая меня своим телом, словно опасаясь, что разъяренная мать набросится на меня с кулаками, — а вот почему вы позволяете себе входить в мои покои без предупреждения? Это недопустимо! Даже для валиде! Я прикажу наказать охранников, которые впустили вас внутрь без моего на то разрешения.
Эти слова больно ранили его мать. Она поникла, опустила плечи, а на ее лице отразилась печаль. Мне стало жаль эту женщину, которая вынуждена оправдываться перед собственным сыном. Я посмотрела вниз, на свой живот, и прошептала будущему малышу: «Даже не думай так со мной разговаривать!»
— Ты хочешь, чтобы она видела мое унижение? — с болью в голосе спросила валиде. — Что ж, пусть будет так, — ее плечи резко дернулись, как от порыва холодного ветра, — за что ты наказываешь меня? Чем я заслужила этот арест?
— Вы позволяете себе вмешиваться в мою личную жизнь. Более того, — Джахан поднял вверх указательный палец, — вы решаете, кто будет спать в моей постели! Это неслыханная дерзость! Вы пытаетесь управлять мной, манипулировать! Я не позволю вам этого делать. Ваша забота — порядок в гареме! Ни больше, ни меньше. Не забывайтесь!
— Я лишь хотела порадовать тебя! В моих мыслях не было пытаться управлять тобой или как-то влиять на твою личную жизнь! Я ни на шаг не заступила за черту моих полномочий, выбрав для тебя одну из самых прекрасных наложниц в гареме! Напротив, это ты позволяешь себе нарушать вековые традиции, пренебрегая остальными девушками и оказывая знаки внимания одной-единственной рабыне!
Голос матери Джахана звенел, как натянутая стрела. Казалось, еще немного, и из ее глаз хлынут слезы обиды.
— Вы лукавите, когда отрицаете свою вину, — падишах поморщился, словно увидел плохую игру актера на театральных подмостках, — и я не могу понять, откуда у вас столько сил и энергии на все эти интриги? Не мог понять до вчерашнего вечера. Теперь мне все ясно.
Валиде склонила голову набок и удивленно приподняла брови.
— И что же ты понял? — с ухмылкой спросила она, отведя глаза в сторону и начав рассматривать убранство шахской террасы, словно дела, о которых шла речь, ее и вовсе не касались.
— Вместо того, чтобы отталкивать от себя мою любимицу, вы должны быть благодарны ей, — сказал Джахан, разделяя слова, на что лицо валиде лишь сильнее скривилось в ухмылке, — Рамаль любит вас и желает вам добра. Она открыла мне глаза на источник вашей печали и, как следствие, чрезмерного усердия в вопросах моей личной жизни.
Женщина украдкой бросила на меня испепеляющий взгляд, заставив припечататься спиной к балюстраде.
— Валиде, — ласково произнес Джахан, сменив тон, — все наши беды от любви. А ваши — от ее отсутствия. Я знаю о ваших чаяниях и надеждах и готов исполнить их. Все для того, чтобы вы, моя прекрасная и величественная мать, смогли обрести свое счастье!
— О чем ты толкуешь, Джахан? — с плохо скрываемым испугом в голосе воскликнула женщина.
— Не беспокойтесь, матушка, я уже все решил! — падишах прошел к дивану, сел на него и жестом пригласил ее присоединиться. Она недоверчиво посмотрела на него, но приглашение приняла.
Не обращая на меня никакого внимания, точно я была мебелью или предметом обстановки, она, выпрямив изящную спину, повернулась лицом к сыну.
— Сын мой, объясни наконец, что ты задумал? Я теряюсь в догадках!
Джахан улыбнулся и накрыл ее руки своими ладонями.
— Я знаю о той глубокой скорби, в которой вы пребывали после смерти моего отца и вашего любимого мужа падишаха Исмаила. Но также я знаю о том, что вы еще молоды и полны сил и в вашем сердце еще есть место для любви.
— Джахан, к чему ты клонишь?
Валиде откровенно начинала нервничать. Это было заметно невооруженным взглядом. Ее щеки покраснели, а грудь стала вздыматься в такт учащенному дыханию.
— Я знаю, что никто и никогда не займет в вашем сердце место моего благословенного отца, да простит Аллах ему грехи, но также я знаю, что вы должны продолжать жить и радоваться жизни.
Валиде вскочила с дивана как ужаленная. Она с ужасом посмотрела сначала на меня, а затем на сына, догадавшись наконец, к чему ведет этот разговор.
— Я живу полной и счастливой жизнью и не прошу у Всевышнего ничего, кроме благополучия государства и твоего здоровья. Я не понимаю, к чему этот разговор, Джахан! Моя жизнь меня полностью устраивает. Я не хочу ничего в ней менять.
Повелитель снисходительно улыбнулся и встал рядом с ней.
— Валиде, не стоит прятать за маской безразличия свою любовь. Отбросьте ненужное стеснение. Я ваш сын и желаю вам счастья. Вам нечего стыдиться. Ансар-паша достойный человек и важный для нашего государства бейлербей. Я одобряю ваш выбор.
Брови валиде поползли вверх. Она открыла рот и не могла вымолвить ни слова, жадно глотая прохладный утренний воздух.
— Какой еще выбор? — наконец сказала она дрожащим от волнения голосом. — Ансар-паша, безусловно, достойный человек, но мое сердце не испытывает к нему ничего, кроме уважения и почтения!
— Уважение и почтение — очень важные чувства для семьи, валиде, — важно заметил Джахан. — Очень хорошо, что вы испытываете их к Ансар-паше, потому что я решил выдать вас за него замуж. Довольно вам хранить траур! Обряд заваджа проведем осенью, после Курбан-байрама. Я сегодня же дам все необходимые распоряжения по подготовке к празднованию этого события.
У валиде в прямом смысле слова отвисла челюсть. Я отвернулась к саду, чтобы она не видела моей торжествующей ехидной улыбки, и едва сдерживала себя, чтобы не начать хохотать. Эта сцена была и трагична, и комична одновременно.
