Танит Ли - Вазкор, сын Вазкора
Несколько дам забормотали, что я не поклонился (я никогда этого не делал), и я услышал, как какой-то мужчина сказал: «Это гордая собака смешанной крови из племени».
— Я говорил Синему Рукаву, — сказал Эрран, — чтобы лучшие наездники продемонстрировали нам способности лошадей. Он прежде всего рекомендовал тебя, Вазкор. Он говорит, никто не может сравниться с тобой.
— А-а, да, мой повелитель, — сказал я, — несомненно, это из-за моей племенной гордости и смешанной крови.
Мужчина, чью фразу я позаимствовал, выругался. Я вежливо кивнул ему и отошел к лошадям, чтобы продемонстрировать свои трюки для безмозглого двора Эррана.
Кроме меня, было выбрано еще трое. Это был комплимент конюшего нам, а не желание угодить Эррану. Но все равно это было мучительно, и мне снова приходилось повторять себе старое заклинание: играй его собаку, ибо ты не его собака; сладкая кость стоит игры. Я еще не выучил тот урок, что когда ты постоянно повторяешь себе, что то-то и то-то стоит этой цены, цена слишком высока и выплачивается слишком часто.
Грумы подвели лошадей. Мы оседлали их и заставили проделать обычные трюки, которые показывают темперамент лошади и доставляют удовольствие всем господам и дамам, пришедшим посмотреть: прыжки с места, скачки с препятствиями разной высоты, учебный бой коня с конем и наездника с наездником. Эту схватку был выбран продемонстрировать я, и я выиграл ее. Мне было не жаль выбить противника из седла; это был недоумок, с которым у меня были стычки раньше.
Вскоре после этого, когда все было сделано, и мы прогуливали лошадей, трое золотых подошли ко мне со своими серебряными женщинами, и один из этих принцев был Медведь, который сопровождал Демиздор. Во время трудных упражнений я почти забыл о ней и о том, что она перешла в другие руки. Золотой Медведь взял меня под локоть, а пальцем другой руки приподнял мой подбородок, точно так же, как если бы я был приглянувшейся ему служанкой. Я остановился и посмотрел на него, и чувствовал себя так же глупо, как мальчик к которому пристал один из гостей его отца, и он не должен поднимать шума, в то время как предпочел бы ответить кулаком.
— Отлично. Я аплодирую твоему мастерству, — сказал новый хозяин Демиздор. — То ложишься с кобылами, чтобы они были такими послушными? Я не растерялся и, вежливо улыбнувшись, почтительно спросил:
— Вы рекомендуете? Это помогает?
Его друзья рассмеялись. Я был собакой, которая умела шутить, а не только скакать на лошадях. Но золотой Медведь не закончил.
— Что ж, — сказал он, — мы видели фигурные танцы, но не то, как ты укрощаешь лошадь для своего господина. Вот это я бы действительно хотел посмотреть. — С этим он повернулся и закричал Эррану:
— Мой повелитель Леопард, разрешишь ли ты, чтобы этот дрессировщик укротил моего зверя? Эрран разговаривал с Синим Рукавом; он оставил его и подошел к нам.
За глазными прорезями маски его глаза блестели пристальным интересом, и более всего другого глаза Эррана говорили мне, что я должен остерегаться. — Укротить твою лошадь, сударь? Я полагал, что твои звери уже ручные.
— Все, кроме рыжего жеребца.
— Рыжего? Но ты выиграл его в четырехглавые кости месяц назад.
— Да, это так, сударь, и он стал для меня проклятьем.
— Ты, конечно, преувеличиваешь, — сказал Эрран спокойно, наслаждаясь диалогом с несомненным острым предвкушением. — Этот ласковый жеребец нежнее твоей дамы, дамасковой Демиздор.
Если он намеревался предупредить меня — до сих пор я не знаю этого наверняка — он не мог сделать это яснее.
— И все-таки, мой повелитель Леопард, прошу твоего разрешения, — сказал Медведь.
— Ну что ж, если ты доведен до того, чтобы просить, лучше дать тебе разрешение. Ты не будешь возражать против того, чтобы потренировать лошадь этого господина, Вазкор?
— Попросите меня снова, мой повелитель, — сказал я, — когда это будет выполнено.
Медведь хлопнул по плечу одного из своих серебряных, и тот отправился в аллею статуй. Через полминуты по аллее на равнину был вывезен фургон для лошадей.
Ящик представлял собой нечто вроде тюрьмы на колесах, городской предмет, который мне никогда не нравился. Сейчас я и вся компания могли слышать, что в нем действительно была необходимость.
Что-то внутри ящика билось и металось, и ревело, пытаясь вырваться наружу.
Теперь глаза Эррана выражали полное недоумение и удивление.
— Что это, сударь, — сказал он Золотому Медведю, — может ли быть, чтобы твой послушный зверь превратился в демона за одну ночь? Я думаю, нам лучше отойти в сторону, прежде чем это создание выпустят. Мой Вазкор, как ты считаешь, ты сумеешь справиться с этой лошадью?
Я посмотрел в лицо Медведю и сказал:
— Я бы сказал, что этой лошадью уже несколько поманипулировали.
Даже младенец в колыбели мог догадаться, в чем дело. Если они не могли приправить мою пищу, в пищу своих лошадей они могли подмешать что угодно. Судя по шуму, который производит эта лошадь, мой повелитель Принц Медведь напичкал свое животное семенами смерти и для коня и для любого, кто встретится ему на пути.
Я не был так зол со времен мальчишества в крарле Эттука. Зол, что он погубит прекрасное животное ради своего гнусного злодейства, зол, что я должен рисковать своей жизнью ради театрального представления для них, зол до умопомрачения на женщину, которая, как я знал, стояла за этими хитростями.
Я стоял на равнине, пока господа и дамы двора Леопарда отходили на безопасное расстояние, а безумный конь ржал и бился в своей тюрьме. Даже грумы разбежались, оставив бедного мальчика из ранга матерчатых с непокрытым лицом цвета серого жира, который отодвинул засов на ящике и хлынул прочь, в безопасность.
На этот раз я думал: если я переживу это представление, оно будет последним. Клянусь свиньей-сукой-шлюхой богиней, которая выхрюкнула меня из своего брюха, эта собака предложила свой последний фокус.
Потом конь вылетел наружу, и я перестал думать отчетливо.
Он не был похож на коня. Если я помнил легенды о боге ветра племени Тафры, это был он, не черный, а рыжий, не ветер, а смерч.
Он вылетел из заключения, как пушечное ядро, весь в облаке пены, и ринулся прямо на меня с горящими глазами.
Я ждал этого. Мои ноги и душа говорили: мчись прочь от него. Но вместо этого я бросился ему навстречу и рванулся к его огромной голове. Я ударился боком о его твердую, как камень, грудь; столкновение почти вышибло из меня дух, разве что я был готов к этому. Я перемахнул через его шею и приземлился ему на спину, как задыхающаяся рыба, выброшенная на вздымающуюся палубу корабля, и ухватился за липкую от пены гриву.
