Екатерина Фёдорова - Под сенью проклятия
Любава кивнула.
— И то ладно. Лучше бы, конечно, носить цорсельское платье, королевишна Зоряна на другое и глядеть не желает. Но где уж вам…
Арания вскинулась:
— Госпожа Любава, всякой ткани у меня довольно. Ты только подскажи мне мастерицу, которая такое шьёт. Я тут же закажу по две перемены, и себе, и сестре, ничего не пожалею…
Госпожа Любава глянула на неё благосклонно.
— Пришлю завтра же. Вижу, радеете, стремитесь к просвещению. Похвально. А теперь поговорим о том, что делать будете. Значит, так — каждый день с утра следует являться в покои королевишны.
Да пораньше, чтобы не проспать её пробуждения. Как только она к вам выйдет, вместе с ней отправитесь на прогулку. Коли прикажет чего — исполняйте. После прогулки свет-королевишна обучается приличным манерам, истории государств великих и цорсельскому языку, для лучшего обхождения с послами. Вам на тех уроках положено быть, и если королевишна чего пожелает — тут же ей услужать. Если вас о чем спросят учителя — так не чиниться, а сей же час отвечать, и притом без ошибок, чтобы королевишне за вас зазорно не было. Все уяснили?
— Да! — С трепетом в голосе пискнула Арания.
Я кивнула.
— А после обеда у королевишны обычно уроки танцевальные. — Важно сказала госпожа Любава. — На них наша свет-Зорянушка не хороводы деревенские вышагивает, а заграничные пляски танцует.
С церемониями, где каждый шаг со значением. Чтоб, значит, нигде и ни в чем державу не позорить. Только вы танцевать не лезьте, больше смотрите. Потом, может, и попробуете. А пока ни шагов, ни поклонов не знаете — стойте в сторонке, королевишну, как притомится, платком обмахивайте.
— Как скажете, госпожа Любава. — Покладисто согласилась я. Арания смолчала — ей, похоже, отказ от танцев был не по нутру.
— Завтра к утру чтоб были в покоях королевишны на третьем поверхе. Я к вам поутру чернавку пришлю, проведет на первый раз.
— Госпожа Любава павой повернулась к двери. Задержалась у порога, сказала скучающе: — да, и черной работой руки белые не утруждайте, вам это не по чину. Я прикажу, чтоб сей же час прислали девку, порядок тут навести. А вы ждите благолепно, одежды не пачкайте…
— Видишь? — Жарко сказала Арания, едва дверь за Любавой закрылась. — Полюбились мы ей, точно тебе говорю! И девку нам пришлет, и мастерицу. Эх, вот бы ещё понравиться самой королевишне! И танцы заграничные вместе с ней выучить…
Меня точно иголкой в грудь кольнули. Морислану сегодня схоронили, то есть сожгли по норвинскому обычаю. Ладно я, которая её не знала — но сестрица?
Видать, что-то у меня на лице отразилось, потому что Арания дернулась и глянула недовольно.
— Ты что рожу корчишь? Страшно ведь…
— Госпожа Арания… ты матушку сегодня только схоронила, а уже о танцах думаешь. Не рано?
Она устыдилась. Даже глаза опустила. Потом вскинула голову, глянула надменно, свысока.
— Матушка померла, а мне дальше жить. Я и легед за её убийцу достойный назначила, и прощальную трапезу с её телом разделила, все как положено. Не всякая дочь отдаст свое приданное так легко, как я. Что ж такого, если я теперь стараюсь свою жизнь устроить?
И о нужном думаю? Вот преуспею в танцах, так все увидят, какая я разумная, к наукам способная. Глядишь, и жених мне найдется получше, сын какого-нибудь графы. Что в том дурного?
Матушкина душа на небе такому лишь порадуется. И вообще у норвинов не положено долго горевать…
Я вздохнула. Она была права. Мертвым умирать, живым жить. Мне ли, травнице, об этом не знать.
Арания молча уселась на кровать, обиженно поджав губы — мол, не буду с тобой больше говорить. Тут прибежала худая чернявая девица с ведром в одной руке и свежими покрывалами в другой. А потом привезли сундуки и я принялась разбирать свои припасы — корзину в дороге, видать, тряхнуло. Приворотное зелье все вылилось, испачкав травы в свертках. Ещё и эта напасть…
Молчала Арания недолго. Двое дворцовых прислужников занесли последний сундук — сестрино богатство заняло добрых полгорницы, лишь у печки осталась тропка к выходу. Едва дверь за мужиками закрылась, Арания кинулась к сундукам. Спешно откинула одну крышку, вторую, закопалась внутрь.
Потом со стуком захлопнула сундуки, повернулась ко мне.
— Слышь, Триш. А пойдем прогуляемся по кремлю? Чего сиднем-то сидеть? Оглядимся, на красоты здешние полюбуемся.
Я бросила на пол последнюю испорченную ветку из припаса. Некоторые травы из потерянных были мне не к спеху. А вот стебли априхи, хрящиху и беличьи ушки нужно собрать заново. И не мешкая — скоро Свадьбосев, потом сила травок начнет слабеть.
Хотя в априхе тоже большой нужды нет, подумала я. От больного зуба в одночасье не помирают, случись что, будет время найти травку на стороне.
А вот хрящиха и беличьи ушки, которые чистят живот от отравы, дело другое. Помня страхи Арании и смерть Морисланы — здесь, в королевском дворце, без них лучше не жить. Сыскать бы ещё семицвет с живолистом, которые кровь останавливают, силы раненому дают. Мало ли что. Правда, живолист травка редкая, драгоценная, даже в Неверовке я её не нашла.
По всему выходило, что нужно идти в лес. Знать бы ещё, в какой стороне тут ближайший лесок и поле.
— Ну? — Арания встала передо мной. Даже ногой топнула, осердясь. — Идем мы или нет? Что за невежество дремучее! Что за наглость простонародная! Я с тобой своими платьями делюсь, в родственницы тебя зачисляю, не глядя на безродство. В люди вывожу — а ты нос от меня воротишь!
Я и впрямь, едва она ко мне подступилась, глянула в сторону окна. Задумалась — до леса далеко, а здесь, в кремле, целые рощи. Вдруг да найду травы рядышком, не выходя за ограду?
А потом расслышала слова Арании и дернулась, как от подзатыльника. Даже в животе все сжалось от обиды. Платьями она делилась! Да у меня свое выходное в узле припрятано! И господские платья там же уложены, все три, что дала Морислана по уговору с бабкой, и то, что пожаловала для пира.
Именно воспоминание о Морислане мой гнев и утихомирило.
Что поделаешь с девкой, коли такая норовистая выросла? И всех людей делит на две части — тех, кто кланяется ей, и тех, кому должна кланяться сама? Других-то людей для Арании нет, на свете не выросло, судя по говору да по повадкам. Лет девке немало, шестнадцать-семнадцать, так что переделывать её поздно.
А Морислана перед смертью просила приглядеть за любимой доченькой. И глупой Аранию назвала. А с дурехи какой спрос?
— Ладно. — Я выдохнула, заглушая злость. — Сейчас приберу тут малёха и все, можно идти.
Я запихнула испорченные травы в печную топку. Потом туда же сунула сестрины волосы, что утром увязала в свой плат. Вечером лишь свечку поднести, и все заполыхает. Арания в мои дела не вмешивалась, топталась у порога, так ей не терпелось.
