Ксения Баштовая - Крылья ворона, кровь койота
— Ты обманул Руту, — негромко напомнил Черный.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,
в которой Хельдер понимает, что обманывать — плохо, а говорить правду — еще хуже, Майя по-прежнему прикидывается тапочкой, а Адам не знает, что предпринять
Кресло было очень неудобным, а наручники на подлокотниках безумно натирали запястья. Но самой большой проблемой, пожалуй, было совсем не это, а танцующая перед лицом Хельдера змея. За прошедшие несколько секунд она успела вырастить десятка два острых и длинных клыков вдобавок к полагающейся ей паре, и все они сочились какой-то зеленоватой дрянью, явно ядовитой.
— Обманул?! Когда?! — От удивления Крапчатый даже бояться перестал.
Он осторожно пошевелил пальцами, надеясь, что сможет ухватиться за струящиеся по комнате искажения. В самом деле, почему бы кандалам не оказаться старыми, заржавленными, поломанными, ну или, в конце концов, сделанными из бумаги и покрашенными серебристой краской?
Увы, нет. Все было настоящим. Даже змея.
Самое противное, правда, было то, что Черный эту попытку заметил: зло дернул уголком рта, и змея, только начавшая успокаиваться, заметно оживилась. Да и количество зубов у нее явно увеличилось. Хотя куда уж больше.
Хельдер вжался в спинку кресла.
— Да не обманывал я Руту!
Он судорожно перебирал в голове все свои разговоры с дочкой Черного. Не было в них ничего такого! Жениться — не обещал, на вечеринку — не звал, подарить луну с неба на пару с защитной сетью острова — не клялся! Так почему?!..
— Не обманывал?! — На скулах Даккена заиграли желваки.
Змея скользнула к самой шее, чудом не впившись в глотку, а наручники резко уменьшились в диаметре, столь сильно стиснув запястья, что Хельдер взвыл от боли:
— Да я ее сто лет не видел!
— Ты вчера с ней разговаривал!
Крапчатый забыл о боли. Точно. Вчера. Перед работой. И перед встречей с Первым.
Но что он там ей пообещал?!
Или вот еще один интересный вопрос. Откуда Черный это знает? Дочка каждым своим чихом делится?
Впрочем, предыдущий вопрос намного важнее. В голове не было ни одной мысли о разговоре с Рутой — на момент разговора с ней Хельдер находился совсем не в том состоянии, чтобы что-то запоминать.
— Не обещал я ей ничего!
Или вопрос не в обещании? Может, он просто рассказал ей, что мир стабилен, Первый койот — белая, ласковая и пушистая собачка, а на городской магосвалке обитают милые розовые пони? А наивная лесная девушка Рута взяла да и поверила?
Хотя нет. Черный бы тогда так не заводился…
— Не обещал?! — рявкнул хозяин дома.
Рывком встав, мужчина шагнул вперед (стол разошелся перед ним и сомкнулся за его спиной, словно был сделан из желе) и навис над вжавшимся в спинку кресла Хельдером. Громкий щелчок пальцев — и змея, превратившись в крошечную сороконожку, шмыгнула в дальний угол.
Даккен вцепился в ворот рубахи Хельдера, рванул его себе — кандалы лопнули, как бумажные, — и, уставившись ему в лицо, прошипел:
— Так какой бездны у нее второй день припадок?! — В черных как смоль, бездонных глазах Гормо Даккена кружились мерцающие звездочки галактик.
— Какой припадок?! — только и смог выдохнуть парень.
— Сейчас увидишь. — Голос больше походил на свист.
Черный, не выпуская ворот рубахи Крапчатого, рванулся вбок, и парень зажмурился, ожидая, что он сейчас впечатается в стену. Но прошло мгновение, второе… А его все куда-то волокли.
Хельдер медленно приоткрыл глаза.
Гормо Даккен мчался вперед, пронизывая стены, проходя сквозь них, как горячий нож через масло, не обращая внимания на удивленно оглядывающуюся прислугу и волоча за собой на буксире вяло трепыхающегося Крапчатого.
Внутри стен было темно, и только редкие светящиеся тараканы разбегались в разные стороны.
Внезапно Даккен остановился, швырнул парня на пол и прошипел:
— Смотри! Доволен?!
— Счастлив по уши, — тихо буркнул себе под нос Хельдер, тряся тяжелой головой и искренне надеясь, что его комментарий никто не услышит. Промолчать было выше его сил.
Наконец перед глазами перестало кружиться и бултыхаться — точнее, кружиться продолжило, но в пределах бушующего в доме у Черного искажения, — и парень смог сфокусировать взгляд.
И честно говоря, ничего хорошего он не увидел.
Хельдер раньше бывал в комнате у Руты всего пару раз, но и этого ему хватило, чтобы запомнить: дочь Даккена предпочитала в обстановке розовые тона. За время общения с ней Хельдер умудрился выучить названия всех оттенков. Даже флуктуации, изредка задевавшие ее комнату, почти ничего не изменяли в этом направлении. Могла меняться мебель, диван мог превратиться в кровать с балдахином, обои могли смениться краской с нарисованными на ней сердечками и купидончиками… Но в комнате всегда царил один и тот же цвет. Диван? Розовый. Постельное белье на кровати? Цвета фрез. Ковер на полу? Аврорный. Ленточки, вокруг которых порхали пухлые купидончики? Орлецовые. Даже книжный шкаф был украшен бантиками бледно-розового цвета.
Так, по крайней мере, когда-то называла все эти оттенки Рута. С точки зрения Хельдера, все они были абсолютно одинаковыми, хотя дочь Черного утверждала, что эти цвета совершенно разные…
Так было всегда. Но не сегодня.
В комнате царили темнота и серость. По плохо оштукатуренным стенам стекала вода. Кое-где расползлись увеличивающиеся с каждым мгновением мокрые пятна. Цементный потолок порос кочками мха, хищно шевелящего стебельками спорофитов. Книжный шкаф осел, дверцы его потрескались, а часть стекол была выбита. По полкам бегали мелкие жучки и ползали, вгрызаясь в обложки книг, серебристые змеи. Когда зубы пресмыкающихся касались дерева, от чешуйчатых шкур разлетались зеленые искры. Кровать мерцала, изменяясь практически каждую минуту и превращаясь то в металлический пружинный каркас без матраса, то в черный кожаный диван с подранной обивкой, то в раскладушку с порванным полотном, — даже Хельдер не поставил бы такую у себя дома.
А в центре комнаты, на ковре, больше похожем на черную кляксу, шевелящую ложноножками, лежала Рута. Короткое летнее платьице, в которое она была одета еще вчера, сейчас пребывало в беспорядке. Рыжие волосы расплескались по высокому ворсу ковра, мышцы на лице дергались, казалось, сами собой: Крапчатый ни за что бы не смог повторить ее гримас.
Глаза были закрыты, из прокушенной губы бежала тонкая струйка крови.
Но самым страшным было не это.
На миг лицо девушки замерло, словно превратившись в фарфоровую маску, а в следующую секунду Рута забилась в эпилептическом припадке. Ни одного крика не срывалось с ее плотно сомкнутых губ. Это продолжалось несколько мгновений. Потом девушка замерла, тело ее выгнулось дугой.
