Александр Прозоров - Алтарь
— Вот она…
Взвыл неведомо откуда взявшийся ветер, промчался по улицам, собирая стружку и опилки; у частокола остановился, понесся в обратную сторону, закрутился вокруг собеседников, возводя стремительно несущуюся белую стену.
— Теперь ты веришь мне, княже?
— Да, погоду портить ты умеешь, берегиня, — спокойно согласился Словен, глядя на послушный девушке вихрь. — И чего же ты за свое умение хочешь?
— Здесь наша земля, — четко сообщила хранительница. — Здесь вы должны молиться нашим богам и приносить им свои дары и жертвы!
Ветер остановился, поднятый им мусор посыпался людям на головы.
— Не бывать такому! — так же четко и твердо ответил князь. — Мы дети Дажбога, внуки Свароговы, и предков своих за похлебку не продадим!
— Ты ищешь гнева богов? — повысила тон Вилия. — Ты его накличешь! Прими волю духов и богов здешних — или не иметь вам здесь ни покоя, ни радости, ни лет долгих!
— Мы — сколоты, внуки создателя неба и земли! — рванул из ножен меч князь и поцеловал его холодное лезвие. — Его детьми родились, ими и умрем! И нет таких страхов и силы, что заставят нас от родства кровного отказаться и чужие сапоги лизать! С верой отцовской родились, за нее и живот положим не колеблясь! Ну, пугай, порождение ночной чащобы. Не сломить тебе духа нашего ни на земле, ни в воде, ни в царствии мертвом!
Хранительница, спохватившись, отступила на пару шагов и представила себя щебечущей стаей птиц, оживленно что-то клюющих. Смертный этой маленькой уловки не заметил — но вот пернатая живность попалась на нее мгновенно. Снегири, скворцы, зяблики, дрозды стали слетаться со всех сторон, садясь на ее руки, плечи, голову и выглядывая: а что же тут все едят? Как и следовало ожидать, эта картина, изображающая доброго лесного духа, заставила дикаря успокоиться, и князь даже вернул меч в ножны.
Вилия облегченно перевела дух — она вовремя вспомнила, что еще десять веков назад племена сколотов встречали копьями жрецов и воинов Сошедшего с Небес, отказываясь от правильного порядка и защищая свое право жить по-своему. Если они не испугались магии и грубой силы тогда, то вряд ли отступят перед угрозами и теперь. А ведь хранительницам требовалось не прогнать гостей — Клан хотел приручить их.
— Но мы не желаем вам зла, смертный, — тихо произнесла она, — и не хотим вашей крови. Мы хотим лишь уважения к духам нашей земли.
— Мы тоже не ищем ссоры, — кивнул Словен. — Скажи, ведьма, с кого ты сотворила свой облик? Существует ли эта статная и завораживающая красавица в жизни — или же ты ее придумала?
— Да ты… — задохнулась от возмущения Вилия. — Как ты… Это я и есть!
— Не может быть, — покачал головой князь. — Ты сама говорила, что звери лесные — дети твои. Значит, и выглядеть ты должна не прекрасной девой, а полузверем. Знаю я вас, ведьм. Вы на себя любой облик навести можете.
— Я такая и есть! — топнула ногой девушка.
— Ты слишком красива, чтобы быть настоящей, — не унимался Словен. — Хочешь, пойдем в святилище? Там, под взглядами древних богов, ты сразу обретешь истинный лик.
— Ладно, пойдем, — согласилась хранительница.
Свой дикарский храм — простую поляну, обнесенную частоколом, — дикари устроили всего в нескольких сотнях шагов от города. Вилия не без разочарования оглядела несколько деревянных столбов с грубо вырезанными лицами. Часть идолов были старыми, привезенными откуда-то с собой. Часть — совсем новенькими, но рты уже успели потемнеть от первых подношений.
— Манрозий, — окликнул князь колдующего над медной жаровней старика в протертых штанах и меховой безрукавке. — Смотри, кого я привел. Это местная берегиня. Она требует, чтобы мы почитали их духов, как своих богов, и дарили подарки.
— Верно просит, — обернулся жрец. Вилия вздрогнула, увидев бельмо на его глазу и растущую только с половины лица бороду. — Духи везде свои, к камням и деревьям прикипевшие. Их чтить надобно, и они добротой ответят. Мы как пришли — в ту же ночь волховали, звали жить и нежить, слова добрые говорили, про главного духа спрашивали. Здешние духи указали нам дуб, что возрастом всему миру равен. За тремя ручьями, у распадка растет, с вершиной раздвоенной. Так мы ему уж три раза и жертвы, и волхование делали. И святилище для него построим, с уважением.
— Я знаю этот дуб, — сообщила хранительница. — Ыгры ему не первый век поклоняются.
— А он тебя знает? — повернулся ней здоровым глазом жрец.
— Хочешь, бельмо вылечу? — предложила Вилия.
— Не хочу, — отказался волхв. — Я одним глазом на этот мир смотрю, а другим — на тот, что вы не видите.
Он отвернулся к жаровне и продолжил, бормоча что-то себе под нос, помешивать угли тонким ивовым прутом.
— Ну теперь ты доволен? — спросила девушка князя. — Твои боги не изменили моего облика?
— А может, ты слишком сильная ведьма? — пожал плечами Словен. — Может, я тебя и вовсе не вижу, а есть лишь морок един.
Он протянул вперед руку, как бы собираясь пронести ее сквозь хранительницу, но наткнулся на щеку. Усмехнулся:
— Надо же, что-то есть…
Поднес вторую руку, взял ее лицо в ладони. Скользнул по щекам — так, что кончики мизинцев легко прикоснулись к губам. Потом очень осторожно погладил ее по шее. Правая рука двинулась дальше в сторону — по плечу, руке, с которой перешла на бок, левая начала опускаться прямо вниз: по груди, через правый сосок к животу. Руки мужчины уже лежали у нее на бедрах, а растерявшаяся Вилия все еще не знала, как поступить. Князь наклонился, прильнул к ее губам. Она потянулась навстречу — но тут спохватилась, отпихнула его в сторону, кинулась прочь.
Словен охнул, глядя на землю перед собой, тряхнул головой:
— Странные тут духи, Манрозий. Видом прекрасны, как богини, плотью крепки, как девушки, губами жарки, как женщины, а поведением пугливы, как девственницы. Что это, волхв? Я знал покорных пленниц, капризных княжеских дочек, преданную Шелонь. Но еще никогда не касался лесных берегинь. Чего мне ждать, волхв? Каковы они и чего желают?
— Земли разные, — заунывно ответил старик. — Разные на них духи, разные желания. А плоть у всех одна, князь, и всегда одного желает. Оттого и поводы случаются всякие.
— Куда же ты, берегиня?! — выйдя из ворот святилища, крикнул Словен. — Я хотел почтить тебя жертвой! Я зарежу в твою честь самого жирного барана!
Вилия стояла на холме, прижимаясь спиной к березе и пытаясь унять непонятный жар, странное томление, возникшее во всем теле. Она не понимала происходящего с ней, и ей было страшно. Хотелось убежать в обитель и спрятаться в свою келью, сжаться в комочек и стать невидимой для всех. Правда, она не знала, как потом сможет объяснить все это номарии. Ведь она должна была привести дикарей к покорности, доставить от них первые подношения — а не бежать, как от огня.
