Евгений Лукин - Раздолбаи космоса, или Гений кувалды
– Дай сюда, козел! – срывающимся голосом потребовал Кляпов, глядя с безумием в выпуклые, как линзы полевого бинокля, глаза. – Кранты заделаю…
Трудно сказать, что именно поразило пушистого жулика – смысл слов или же интонация, с которой они были произнесены. Но так или иначе, а супостат затрепетал, бросил ломик и, вжимаясь горбиком в стену, начал потихоньку выбираться из вдавлины.
В свою очередь, сторонясь противника, Никита подступил к ломику и на всякий случай сначала поставил на него ногу. Лупоглазый тем временем, достигнув края вдавлины, подпрыгнул и, так вереща, словно с него черти лыко драли, пустился наутек. Кляпов с облегчением поднял инструмент и оглянулся, ища глазами брошенную во время поединка сетку с капсулами.
Возле глыбы с самым угрюмым видом маячила надзорка.
«Запросто мог щелчка получить…» – растерянно подумал Кляпов.
– А что мне еще оставалось делать? – бросил он. – Идти новый ломик выкорчевывать? Так там одни только тупые остались…
Надзорка не шевельнулась – как присосалась к покрытию.
Кляпов подобрал сетку и, подойдя поближе, определил ее вместе с ломиком на глыбу.
– Сволочи вы все-таки… – уныло сказал он надзорке. – Ну вот, смотри… – Он огладил молочно-белый выступ. – Скульпторы о таком изгибе и не мечтали! Того же Генри Мура возьми… Да у нас бы… Ну, не у нас, конечно, – на Западе… На пьедестал бы поставили! В каком-нибудь, я не знаю, Люксембургском саду… А я это должен ломать. Почему? Зачем это вам?
– Добрый день, Никита! Вы что это, с надзоркой разговариваете?
Кляпов подскочил и обернулся. Перед ним, изумленно улыбаясь, стояла Лика – стройная, яснолицая. Бедра ее были до колен влиты в темно-серые брючки – без единого шва, с приглушенным змеиным узором. Кольчужно мерцала плетеная короткая безрукавочка.
– Д-добрый день… – в панике пряча глаза, пробормотал Никита. – Нет, я… Так, с самим собой… Д-досада, знаете, взяла… – Он отважился взглянуть на Лику. Та улыбалась.
– И что же вас так раздосадовало?
Положение у Никиты было довольно дурацкое. Не признаваться же в самом деле, что вел с надзоркой душеспасительные беседы, да еще и с искусствоведческим уклоном… К счастью, блуждающий взгляд его вовремя коснулся глыбы, где лежали отбитый у врага ломик и сетка с пятью капсулами.
– Да вот… выдали одними красненькими, – нашел он наконец оправдание. – Теперь менять надо… Лика засмеялась,
– Боже, какие все-таки мужчины одинаковые! Можно подумать, вы вообще не различаете оттенков. Алые называете красненькими, салатные – серенькими…
«Вы, мужчины…» Кляпов был потрясен. Она причисляла его к мужчинам. То есть ставила на одну доску с Крестом, Василием, Ромкой… И даже не в этом суть! Она видела в нем человека. И с Никитой немедленно приключился приступ высокого, чреватого откровениями идиотизма.
– Лика! – взмолился он, чуть не схватив ее при этом за руку. – Я слышал, вы и сами художница.
Значит, вы должны чувствовать это особенно тонко… Ну скажите; как такое вообще можно ломать?
Улыбка Лики несколько застыла, стала холодной и настороженной.
– Никита, – с легкой укоризной молвила Лика. – Это хозяева. Что вас удивляет? У них прекрасно все. Даже то, что идет на слом…
– Но зачем?!
Лицо Лики слегка затуманилось.
– Доверьтесь хозяевам, – многозначительно изронила она.
– Довериться… – глухо повторил Никита. – Я уже однажды им доверился. Когда влез в летающую тарелку…
Лика закусила губу и взглянула поверх головы собеседника, словно высматривая что-то вдали. Разговор становился все неприятнее и неприятнее…
– Знаете, Никита, – прямо сказала она, окинув его откровенно недружелюбным взглядом. – Вас, по-моему, просто обуяла гордыня. Я понимаю, вам здесь приходится трудно. Но поверьте, что во всех ваших бедах виноваты вы сами. Поймите: хозяева каждому воздают по заслугам…
Никита задохнулся и чуть отпрянул, заставив Лику удивленно округлить глаза. Сейчас он почти ненавидел ее – красивую, холеную, благополучную.
– И чем же я заслужил, позвольте узнать, – сам содрогнувшись при звуках собственного пронзительно-скрипучего голоса, начал он, – чтобы со мной обращались, как… как с этими… Как вы их называете? Побирушками!
– А не надо ставить себя с ними на один уровень, – отрезала она и, обогнув Кляпова, надзорку и глыбу, пошла, не оглядываясь, прочь.
"Видела! – наотмашь полоснула догадка. – Видела, как я тут воевал из-за ломика с этим… лупоглазым…
– Значит, побирушка… – медленно проговорил Никита, глядя вслед Лике. – Ладно…
Он ссутулился и снова повернулся к молочно-белому валуну. Долго стоял, бессмысленно глядя на авоську и ломик.
– Да не буду я ничего менять… – безразлично сказал он горстке алых, как выяснилось, тюбиков.
Взял ломик и направился к стене опоры. Размахнулся как можно выше и нанес сильный колющий удар. Золотистая, словно набранная из латунных стерженьков стена оказалась куда менее прочной, чем те же глыбы. Ломик вошел в нее чуть ли не до половины.
«Вот и отлично… – с отвращением подумал Кляпов. – И забивать ничем не надо будет… А петлю можно из кабеля…»
* * *– Свет посильнее сделай, – попросила Лика. – А то не видно ничего…
Маша Однорукая взяла железяку, отдаленно похожую на мощную кочергу без ручки, и выборочно перебила несколько световодов. В результате ритмичное биение стеклистых труб пошло на убыль, а две из них (не толще женского мизинца) вспыхнули, как раскаленные добела стальные прутья. Опору наполнил тихий шепелявый свист.
– На примерку – становись! – Маша была слегка под мухой – иными словами, в самом что ни на есть рабочем состоянии.
Пористые стены соломенных оттенков были сплошь увешаны кольцами, косицами и пучками Бог знает где вырванных с корнем кабелей и световодов. Иные из них отдавали фиолетовым, иные – вишневым, но в основном преобладали неопределенные серовато-мутные тона. На полу воздвиглась торчком полутораметровая глыба фаллических очертаний. Слегка уплощенная голова ее имела определенное сходство с женским торсом и была облачена в незавершенную разлохмаченную понизу плетенку.
– Пока только правый, – объявила Маша, извлекая из корзинки, висящей на растяжках меж двух светоносных стволов, что-то вроде гетры с подошвой. – Ну-ка, прикинь!
Однако Лика, взяв загадочный предмет туалета, примерять его не торопилась. Сначала она поднесла изделие к одному из раскаленных добела световодов, осмотрела, ощупала до последнего проводка, потом недоверчиво взглянула на Машу.
– А? – ликовала та. – Что б вы тут без меня все делали? Нет, ты глянь! Ты на подошву глянь!
