Ольга Романовская - Чужие воспоминания
Но мне нужно попасть к Садереру, он теперь единственная моя надежда.
Подумала и решила написать ему письмо. Не от своего имени, разумеется, а от лица мужчины, будто бы знакомого моей матери. Мол, нужно отдать ему одну вещь, будто бы по завещанию матери. Почему только теперь? Так в отъезде был, потом никак адреса узнать не мог. Назвалась купцом, предложила встретиться в одном местечке, где ежегодно проводили одну из крупнейших ярмарок. От нее отсюда дней десять пути, от Ангера, разумеется, больше, но до ярмарки еще достаточно времени, должен успеть мой ангерец. Лишь бы только письмо дошло, лишь бы только он согласился приехать!
Дала Лгору шесть серебряных монет, попросила отправить письмо из Дажера имперской почтой (этой быстрее дойдет). Он с сомнением покосился на меня, но согласился, оставил мне вдоволь еды и уехал. Пока ждала его возвращения, вся извелась, все боялась, что письмо перехватят. Но обошлось.
Итак, моя последняя надежда отправлена. Внутренний голос шепчет, что Садерер приедет, предчувствия молчат — значит, пора мне собираться в дорогу. Лучше я на месте ангерца подожду, хотя бы в соседней провинции. Там, конечно, тоже небезопасно, но хоть Наместник другой.
Как и обещал, Лгор достал мне лошадку — неказистое такое лохматое существо, но дареному коню в зубы не смотрят, да и не такая я наездница, чтобы мчаться по полям на лихом скакуне. Я и на этой-то с трудом в седле держусь, хорошо хоть падать невысоко: лошадка мелкая, даже не лошадь, а пони. Но характер у нее — любой мужчина девушку с таким не задумываясь в жены взял бы. Безропотно терпит все выходки своей неопытной всадницы.
Холодное время года способствует относительно безопасному передвижению маскирующихся преступников по дорогам Империи. Моросит дождь, и все путники невольно поднимают воротники, кутаются в пальто, плащи и накидки, я тоже прячу лицо от капель, ветра… и солдат, которых мы временами встречаем. Они греются в караулках у въезда на широкие многопролетные мосты на имперской дороге, сторожат строения мануфактур, которые изредка попадаются на пути, лениво посматривают на проезжающих в городках. Я стараюсь держаться в тени широкой спины Лгора и вести себя тише воды, ниже травы, пока получается, да и народу на дорогах много: конец осени, самое торговое время.
Пейзаж постепенно меняется, становится больше возделанных полей и темных пятен поселений. Многие из них выросли возле каких-то предприятий, в основном по заготовке и обработке древесины, производству кирпича, ткацких мануфактур. Все они небольшие, семейные и рассредоточены по разным уголкам государства.
На северо-востоке Империи есть копи, где добывают серебро и какие-то драгоценные камни, я точно не помню, какие.
Вот и одна из этих мануфактур: ряд однотипных бараков, сеть каналов, огромное колесо, которое крутят четыре лошади, погоняемые мальчишкой.
Империя богата, даже лишившись торговых связей, она может полностью себя обеспечить.
Сворачиваем на запад, прочь от мест, где производят используемые нами в быту вещи. Снова тянутся вдоль дороги деревеньки, мелькают одинокие фермы, пугают остроконечными крышами жилища лендлордов.
Никогда не любила эль, а теперь привыкла пропускать с Лгором кружечку вечерком — и напряжение спадает, и теплее становится.
На постоялых дворах, где мы останавливаемся, вечно хлопает входная дверь, впуская очередную порцию холода, вечно витает дым под потолком, ошиваются у столов с краснолицыми пьяницами сомнительные мальчишки и девицы, которые за пару медяков с готовностью идут с очередным клиентом наверх. Я часто слышу их истошные, животные крики через стенку (они ведь тонкие, тут от соседей ничего не скроешь), и каждый раз мне становится противно. Нет, вовсе не оттого, что они кричат, а оттого, что крики эти фальшивы, а сами эти женщины мне омерзительны.
Лгор приводит их не по ночам (кто же согласится делить ложе с медведем?), а уединяется с одной из таких шлюх перед ужином. Говорит, после этого аппетит улучшается, подмигивая, предлагает мне попробовать. Ем я действительно мало: слишком нервничаю, — но на подобные предложения реагирую гробовым молчанием.
Ко мне многие клеятся, так что боязно показываться среди всех этих потных после страдных работ мужчин. Лгор тоже временами позволяет себе положить руку мне на попку, будто невзначай скользнуть взглядом по груди, но дальше этого и намеков, что, если вдруг, то он всегда пожалуйста, не идет. Тот же хозяин постоялого двора сегодня подкараулил и облапал меня в коридоре. Еле вырвалась.
Поскорей бы добраться в Эдин!
Это был очередной захудалый трактир, где обед стоил чистые гроши.
Хозяин за стойкой наливает из бочонка эль, скучающая подавальщица обтирает своим телом стойку. Оба дородные, неприятные, с поросячьими глазками.
Народу немного: пара завсегдатаев и несколько купцов, едущих, как и мы, в Эдин.
Мы сидим в уголке у окна. Вернее, я сижу, а Лгор заливисто хохочет в компании мужиков у соседнего стола. В одной руке — кружка пенного напитка, в другой — куриная ножка. Он со смаком, по-звериному, отделят мясо от кости зубами и заглатывает, практически не жуя. Мне бы его аппетит! Передо мной тарелка печеного картофеля и вареное мясо с какой-то подливой, а кусок в горло не лезет, только продукты перевожу.
Что-то не так — что, понять не могу, но треклятое предчувствие опять поднимает голову.
Украдкой гляжу на свое отражение в кувшине с водой: вроде бы макияж не стерся, разве что губы чуть-чуть нужно подправить.
Оборачиваюсь к окну — может, причина моего беспокойства сейчас там? Вижу двор, бродящих по нему пестрых кур, незнакомую женщину в черном. Она только что приехала и сейчас привязывает взмыленную лошадь к коновязи. Лица ее мне не видно, но фигура кажется знакомой.
Внутренний голос не шепчет, он кричит об опасности в полный голос.
Встаю, толкаю Лгора в бок и, улыбаясь, подхожу к хозяину. Кладу на стойку несколько монет сверх того, что я должна за обед, и спрашиваю, нельзя ли мне пройти на кухню, лично поблагодарить повара. Хозяин удивленно пялится на меня, но указывает на дверь сбоку от скучающей подавальщицы. Благодарю и устремляюсь к ней, моля, чтобы та женщина не успела войти прежде, чем я скроюсь из виду.
Теперь я вспомнила ее, ее роскошные, переливающиеся медные волосы и точеную, вызывающую желание у мужчин фигуру. Женщина из библиотеки, Летиция Асьен. Разумеется, это не ее настоящее имя, но надо же мне как-то ее называть?
Едва успеваю. Сквозь приоткрытую дверь слышу звук ее голоса и пытаюсь унять биение сердца.
Подошла к стойке, остановилась напротив хозяина. Я вижу часть ее лица, сосредоточенного, решительного. Глаза Летиции, как и в ту, нашу первую встречу, стараются не упустить каждую мелкую деталь. Она говорит, но смотрит не в глаза собеседнику, она следит за остальными.
