Стивен Кинг - Стрелок
— Раз так, идите. Есть и другие миры, не только этот.
И стрелок полностью избавился от этого гнета; подтягиваясь на руках к свету, к легкому ветерку и реальности новой кармы (все мы продолжаем сиять) Роланд выкрутил голову назад, на миг силясь стать в своей муке Янусом — но там не было ничего, кроме камнем летящей вниз тишины: мальчик не издал ни звука.
Потом Роланд очутился наверху; протащив сквозь отверстие ноги, он выбрался на крутую каменистую насыпь, постепенно спускавшуюся вниз и своим подножием переходившую в поросшую травой равнину, где, широко расставив ноги и скрестив на груди руки, стоял человек в черном.
Бледный, точно призрак, стрелок встал. Его шатало. Исподлобья сквозь слезы смотрели огромные глаза, рубашка была вымазана белесой пылью после проделанного ползком финального марш-броска. Роланду пришло в голову, что ему суждено вечно бежать убийства. Пусть впереди дальнейшая деградация духа, перед которой теперешняя, возможно, покажется ничтожной — он по-прежнему будет спасаться бегством по коридорам, через города, от постели к постели, будет бежать лица мальчика, силясь предать его забвению, похоронить меж чресел непотребных девок, а то и в дальнейшем разрушении лишь для того, чтобы переступить порог некой последней комнаты и обнаружить, что оно глядит на него поверх пламени свечи. Роланд стал Джейком, Джейк — Роландом. Стрелок был вурдалаком, оборотнем, сотворенным собственными же руками, и в глубоких снах ему предстояло превращаться в мальчика и говоривать на диковинных, неведомых языках.
Это смерть. Неужели? Неужели?
Нетвердо держась на ногах, стрелок медленно зашагал с каменистого пригорка туда, где поджидал человек в черном. Здесь, под солнцем разума, рельсы износились так, словно их и не бывало.
Смеясь, человек в черном тыльной стороной обеих кистей откинул капюшон.
— Так-так! — крикнул он. — Не развязка, но финал пролога, а? Ты делаешь успехи, стрелок! Делаешь успехи! О, как я тобой восхищаюсь!
Стрелок с ослепляющей быстротой выхватил револьверы и выпалил двенадцать раз. Вспышки выстрелов затмили само солнце, а эхо вернуло грохот взрывов, натолкнувшийся на каменные откосы насыпей за спиной стрелка и человека в черном.
— Ну-ну, — со смехом промолвила черная фигура. — Ну, будет. Ты да я — вместе мы с тобой чудо из чудес. Меня ты убиваешь не более, чем себя. — Он попятился, с ухмылкой глядя стрелку в лицо. — Идем. Идем. Идем.
Стрелок в разбитых сапогах последовал за ним туда, где им предстояло держать совет.
Стрелок и человек в черном
Для переговоров человек в черном отвел стрелка на древнее лобное место. Стрелок сразу же понял: голгофа, обитель черепов. Действительно, на них снизу вверх бессмысленно пялились побелевшие черепа — коровы, овцы, койоты, олени, кролики. Здесь — алебастровый ксилофон убитой во время кормежки фазаньей курочки, там — крохотные, нежные косточки крота, убитого диким псом, может статься, удовольствия ради.
Это место страданий являло собой вмятое в горный склон углубление в виде чаши; ниже, на не столь труднодоступных высотах, стрелок разглядел юкки и поросль карликовых пихт. Синева неба над головой была мягче, нежели та, которую Роланд видел в течение двенадцати месяцев, и нечто неразличимое, присутствовавшее в ней, говорило о том, что до моря не слишком далеко.
«Я на Западе, Катберт», — удивленно подумал стрелок.
И конечно же в каждом черепе, в каждом кругляше пустующей глазницы он видел лицо мальчика.
Человек в черном сидел на древнем кряже железного дерева. Его башмаки были припудрены белой пылью и повергшей стрелка в тревожное смущение костяной мукой, которой изобиловало это место. Он уже снова накинул капюшон, но стрелок отчетливо видел квадратные очертания подбородка и смутно, намеком — нижнюю часть лица.
Скрытые тенью губы дрогнули в улыбке.
— Собери дров, стрелок. Климат по эту сторону гор мягкий, но на такой высоте холод еще может пырнуть в живот. И потом, это же обитель смерти, э?
— Я убью тебя, — сказал стрелок.
— Ничего подобного. Ты не можешь. Но можешь набрать дров, чтобы вспомнить вашего Исаака.
Эта ссылка была совершенно непонятна стрелку. Точно простой кухонный мальчишка, он, ни слова не говоря, пошел и набрал растопки. Пожива оказалась невелика. Бес-трава по эту сторону гор не росла, а железное дерево гореть не хотело. Оно давно обратилось в камень. Наконец, запорошенный пылью от рассыпавшихся в прах костей так, словно его окунули в муку, Роланд вернулся с большой охапкой. Солнце, уже успевшее спуститься за самые высокие юкки, приобрело красноватый отблеск и с недобрым безразличием поглядывало на пришельцев сквозь черные, страдальчески изломанные ветви.
— Превосходно, — сказал человек в черном. — До чего же ты исключителен! Как методичен! Мой тебе салют! — Он хихикнул, и стрелок с грохотом уронил дрова к своим ногам, отчего вверх поднялось легкое облако костяной пыли.
Человек в черном не вздрогнул, не дернулся. Он попросту взялся раскладывать костер. Стрелок зачарованно следил, как обретает форму идеограмма (на сей раз свежая). В законченном виде она напоминала небольшую, замысловатую двойную трубу дымохода около двух футов высотой. Тряхнув объемистым рукавом, чтобы открылась красива, продолговатая кисть, человек в черном воздел руку к небу и быстро опустил ее, выставив указательный палец и мизинец в традиционном рогатом знаке, ограждающем от дурного глаза. Полыхнуло синее пламя, и костер запылал.
— Спички у меня есть, — весело сказал человек в черном, — но я подумал, что волшебство может тебя порадовать. Для потехи, стрелок. Теперь приготовь нам обед.
Складки его балахона сотрясла мелкая дрожь, и на землю упала освежеванная и выпотрошенная тушка жирного кролика.
Стрелок без слов поплевал на кролика, насадил тушку на вертел и сунул в огонь. Солнце село, вверх поплыл вкусный запах. Над земляной чашей, где человек в черном решил, наконец, встретиться с Роландом лицом к лицу, хищно поплыли синевато-лиловые тени. Кролик подрумянился, и в животе у стрелка ощутимо, неуемно заурчал голод. Однако когда мясо было готово и соки оказались запечатаны внутри, Роланд молча подал вертел человеку в черном, порылся в своем почти плоском мешке и вытащил последние остатки вяленого мяса. Обильно сдобренное солью, оно причиняло боль рту и на вкус напоминало слезы.
— Никчемный жест, — сказал человек в черном, исхитрившись придать словам сразу и сердитое, и насмешливое звучание.
