Ника Ракитина - Ясень
Растолканная дама Тари глупо пялилась на меня зелеными глазищами. Пришлось встряхнуть ее за плечи.
— Мой господин?
Не раскричалась, умница.
— Что помогает от жара?
— Отвар толченой ивовой коры.
— Иди и приготовь. А то решат, что я ее отравил.
Тари ушла, поправляя волосы… Все еще надеется когда-нибудь меня на себе женить.
Я присел на постель Золотоглазой. Она успела проснуться, но ничуть не удивилась и не испугалась. Смотрела на меня, и глаза ее двумя кострами светились в темноте.
— У тебя жар.
— Так бывает. Если мне врут.
Я поверил сразу. Криво усмехнулся:
— А тебе врут?
— Да. Твои… владетели. Каждый думает, как что-то выгадать для себя, а вовсе не как сражаться с Незримыми.
— А я? Я тоже тебе вру?
Она наморщила лоб:
— Ты действительно хочешь возглавить войско и повести его в бой. Но никогда этого не сделаешь.
Странно… Я ведь сам еще не принял решения. Жаль, что мои волхвы так и не поговорили с ней. Отправившись в навь, это, увы, затруднительно сделать. Я поправил ее слипшиеся волосы:
— Спи. Мы поговорим об этом утром.
— Не могу.
— Тогда пойдем.
Я вывел Керин через потайную дверь, оставив ее приоткрытой, чтобы Тари сумела нас найти. Винтовая лестница, коридор, прохлада замковой библиотеки. Здесь почти никто не бывал, сюда я приходил, когда хотел остаться сам с собой. И сам собой. Здесь, в дубовых сундуках, окованных железом, хранились мои сокровища.
Я позволил себе зажечь толстую восковую свечу: она дает яркий ровный свет. Повернул в замках ключи, откинул крышку…
Книг на сундук было ровно двадцать. Завернутые в ткань или в отдельных плоских ларцах, обитых сафьяном, с тиснением и самоцветами — сами по себе диковины — ждали они прикосновения пальцев. Упадут замочки, поднимется буковый оклад, обтянутый кожей, выпустит на волю позолоту обреза, витую вязь литер, филигранные рисунки, радующие яркими красками и через века…
— Ты умеешь читать?
Лег на стол гримуар:
— Вот твоя Легенда.
Золотоглазая бережно перевернула страницу:
— Но это не рука Винара!
Я кивнул.
— Конечно. Ему было бы затруднительно писать в седле, убегая от горожан, обвинивших его в братоубийстве: дама Тари могла бы рассказать тебе подробности… Говорят, Винар крепче, чем брата, любил его невесту… Здесь четыре списка Легенды четырех разных авторов. Я велел переписать их и собрать под одним переплетом. Каждый тщился, во что горазд — благодать для волхвов. Можешь сравнить, кстати, — я позволил себе легкую насмешку. — Какая Золотоглазая тебе ближе? А еще здесь комментарии Владимира Лундского и "Трактат о Винаре, поэте и воине".
— Это нечестно, — вдруг сказала Керин, вскидывая голову, — нечестно клеветать на того, кто не может себя защитить. Винар — единственный, кто посмел тогда открыто выступить против Незримых!
— И что же с ним случилось дальше? "Он и его дружина погибли, и их неукротимый дух слился с мрачным духом Мертвого леса, — процитировал я. — И всяк, приходящий туда, умирал или терял рассудок, не вынеся немой и страстной мольбы"? Или ты настолько стара, чтобы знать и руку Винара, и его судьбу?
— Ты испытываешь меня, — отозвалась она тихо. — Но все равно мне больно.
И я, рыцарь Горт, устыдился ее слов.
…Золотоглазая жадно выпила поднесенный Тари отвар, и я проводил ее до покоя. А потом не спал до утра.
Дама Тари встала и поклонилась, когда я вошел, но я не обратил на нее внимания. Сама виновата. Даже сгоряча не стоит бросать, что я пренебрег ею ради невесты, взявшей свое приданое на острие копья. Впрочем, пусть гордится собственной проницательностью…
Я раздумывал долго и не отыскал лучшего решения: я женюсь на Золотоглазой. Таким образом, я получаю Сарт, а кто владеет Сартом — владеет бывшим рельмом Мелдена… Тем более, что мои посланники сейчас в Фернахе: тот готов добровольно перейти под мою руку — так что я получаю рельм целиком.
А еще Золотоглазая подарит мне Ясень.
Конечно, она наивна, говоря, что все, ненавидящие Незримых, союзники.
Я испробовал с ее разрешения ее меч. Пожалуй, слишком легкий для меня, с крестовиной и сужающимся к навершию череном, он удобно лежит в руке и равно рубит камень, дерево и железо…
Если ей даром досталось то, что стоит целого княжества, то она получит и остальное: силой ли золотых глаз или мечами моих и своих воинов — Ясень будет мой.
А дальше надвое: или родит мне наследника, или умрет, скажем, заслоняя меня от стрелы… Я буду безутешен…
Тари сказала, я смотрю на Золотоглазую жадно. И без любови…
Не стоит проникать в мои мысли слишком глубоко.
Керин поднялась мне навстречу. Я заметил круги под ее глазами.
— Никаких дел на сегодня, — сказал я. — Хочешь, я покажу тебе Вотель?
— Замок?
— Городок. Он, конечно, не так велик, как Ясень…
Она обрадовалась. На меня всегда смотрели с почтением или страхом, и я никак не могу привыкнуть к этой радости.
— Возьми двух охранников, хватит.
Раннее утро золотило черепицы крыш. Пахло свежей выпечкой, дымком, рекой и навозом. Гремели на мостках вальками прачки, солнце, просвечивая сквозь зелень листьев, искрилось на воде.
— Похоже на твои глаза, — я вдруг осознал, что беспричинно рад и этому утру, и ответившей мне улыбке, и тому, что я веду Керин по моему, вдруг ставшему необычным городу.
Над черепичными крышами, похожими на выгнутые ящеричьи спины, отовсюду виднелись стрельницы замка Вотель. Он возвышался над городком, который лепился к обрывистому берегу Ставы, уступами и крутыми улочками сбегая к воде. Все главные улицы — я очень гордился этим — были замощены. На окраинах камень заменяли стесанные дубовые плахи, положенные на деревянный настил, а вдоль заборов шли канавки водостоков, росли неистребимые сурепка и подорожник.
Протарахтела тележка зеленщика, прошел чистильщик со свиньей, подъедающей отбросы. Низко поклонился моей охране. Мне стало смешно…
Помощники пекаря раскладывали на плетеные подносы на каменном прилавке только что испеченную сдобу, которую пекарь вынимал из печи, зевом обращенной прямо к улице. Я купил две дюжины пирожков и булочек, начиненных зайчатиной, яблоками и крыжовником. Дочка пекаря, хорошенькая, как и его сдоба, вынесла мне свежих яблок в корзинке и кувшин вина, и мы позавтракали прямо на сбегающих в Ставу каменных ступеньках.
А потом пошли дальше…
На одной из улиц на нас кинулась стая гордых, словно владетели, вотельских псов. Я вытащил плеть, но они со щенячьим визгом стали ластиться к Золотоглазой, ставить лапы на плечи, лизать лицо. Она, присев на корточки, смеясь, ласкала лохматые загривки. Посмотрела на меня, отпустила их коротким словом и встала. Я поразился отточенности ее движения. Она действительно воин.
