Стивен Браст - Текла
Она рассмеялась, и в ее смехе прозвучала ненависть.
– Что-то не так? Таков твой вывод? Что-то не так с нашим движением?
– Да, – сказал я. – Таков мой вывод.
– Ты думаешь, я это куплю? – скривив губы в усмешке, спросила она.
– Что значит – куплю?
– Я имею в виду – этот товар тебе не продать.
– Что я, по-твоему, продаю?
– Можешь продавать все, что хочешь, насколько это касается меня.
– Коти, в твоих словах нет смысла. Что…
– Просто заткнись, – сказала она. – Ублюдок.
Она никогда меня так раньше не называла. Все-таки забавно, как больно мне было это слышать.
Впервые за долгое время я по-настоящему разозлился на нее. Мне казалось, будто мои ноги приросли к полу, а лицо окаменело. Она стояла, глядя на меня с яростью (я даже не заметил, как она встала), и это только добавляло мне злости. В ушах у меня зазвенело, и я почувствовал, что снова теряю контроль над собой.
Я шагнул к ней; глаза ее расширились, и она отступила назад. Не знаю, что бы произошло, не сделай она этого, но я заставил себя повернуться и выйти из дома.
– Босс, нет! Не выходи!
Я не ответил. Собственно, его слова даже не дошли до меня, пока холодный вечерний ветер не ударил мне в лицо. Только тогда я осознал, что мне может угрожать опасность. Я подумал о том, чтобы телепортироваться в Черный замок, но я понимал, что сейчас не в состоянии телепортироваться. С другой стороны, если бы сейчас я подвергся нападению, это вполне соответствовало бы моему настроению.
Я пошел по улице, изо всех сил стараясь сохранять контроль над собой, что не вполне мне удавалось. Потом я вспомнил последний раз, когда я мотался по городу, не обращая внимания на то, что кто-то мог меня увидеть, и это меня несколько охладило. Я стал более осторожен.
Чуть более осторожен.
Но, видимо, Вирра хранила меня той ночью. Херт, вероятно, отправил на мои поиски Квэйша и прочих, однако никто на меня не напал. Я быстро обошел свою территорию, глядя на закрытые лавки, на свою контору, где еще светилось несколько окон, на неработающий фонтан у Круга Малак, но мне даже никто не угрожал. Я остановился, присев на краю полурассыпавшегося фонтана. Лойош беспокойно смотрел по сторонам, ожидая нападения, однако казалось, что его поведение не имеет никакого отношения ко мне.
Пока я сидел, перед моим мысленным взором начали появляться лица. Коти смотрела на меня с жалостью, словно я был смертельно болен. Взгляд деда был суровым, но любящим. Спокойно смотрел на меня мой старый друг Найлар. Как ни странно, появился Франц, в глазах которого застыла укоризна. Забавно. Какое мне, собственно, до него дело? Я не был с ним даже знаком, а то немногое, что я узнал о нем после его смерти, говорило мне, что у нас нет ничего общего. За исключением уникальных обстоятельств нашей встречи, мы не имели никакого отношения друг к другу.
Почему он вдруг возник в моем подсознании?
Я знал многих драгейриан, считавших, что теклы являются теклами потому, что таков естественный ход вещей, и все, что с ними происходит, – хорошо, а если они хотят сделать свою жизнь лучше, то и пусть. Это были хозяева земли, и они наслаждались этим своим положением и заслуживали такой жизни. Ладно. Я мог понять подобное отношение. Это не имело ничего общего с тем, как реально складывались обстоятельства для текл, но это делало вполне осмысленным образ жизни драконов.
Я знал нескольких драгейриан, которые во весь голос кричали об истинном положении текл и людей с Востока и давали деньги на помощь больным и бездомным. Большинство из них были вполне состоятельными, и иногда я сам удивлялся своему презрительному отношению к ним. Но у меня всегда было ощущение, что они втайне презирали тех, кому помогали, и лишь ощущение собственной вины убеждало их в том, что они делают некое доброе дело.
А потом появились Келли и его люди, столь поглощенные мыслью о спасении мира, что их не интересовало ничто и никто, за исключением мелких идей, блуждавших в их мелких мозгах. Они были абсолютно безжалостны – но во имя высшей гуманности.
Таковы были три группы, окружавшие меня. И когда я представил себе Франца, глядевшего на меня с выражением, которое прямо-таки сочилось искренностью, словно открытая рана гноем, мне стало ясно: я должен решить, к какой из этих групп я отношу себя.
Что ж, я, безусловно, не относился к третьей группе. Я мог убивать лишь отдельных людей, не целые сообщества. Я был высокого мнения о собственных возможностях, но не настолько, чтобы у меня возникло желание отправить на смерть тысячи людей. Когда кто-то вмешивался в мою жизнь – это происходило прежде и наверняка будет повторяться, – я разбирался с ним персонально. Я не был готов взвалить вину на нечто столь аморфное, как общество, и пытаться поднять народные массы, чтобы они разрушили его для меня. Если кто-то мне мешал, я решал эту проблему с помощью обычного кинжала. Нет, у меня не было намерения оказаться среди людей Келли.
Вторая группа? Нет. Я честно заработал то, что имел, и никто не мог заставить меня испытывать чувство вины, даже Франц, постоянно возникавший в моем подсознании и безуспешно пытавшийся изводить меня. Те, кто незаслуженно обвинял себя, вряд ли были достойны иного.
Когда-то я был частью первой группы и, возможно, оставался ею до сих пор, но сейчас мне это не нравилось. Именно их я так долго ненавидел. Не драгейриан, но тех, кто правил остальными и демонстрировал свое богатство, культуру и образование, словно дубину, которой они могли побить нас всех. Именно они были моими врагами, несмотря на то что я прожил большую часть жизни, не осознавая этого. Именно им я хотел показать, что могу появиться из ниоткуда и сделать кое-что сам. И как же они были удивлены, когда я это сделал!
Однако даже сейчас я не мог считать себя одним из них. Может быть, я и был им, но не мог заставить себя в это поверить. Лишь однажды в жизни я искренне ненавидел самого себя – когда Херт сломал меня и поставил перед фактом, что в жизни есть нечто большее, чем желание достичь цели, что иногда внешние обстоятельства сильнее тебя. Это был единственный раз, когда я ненавидел себя. Отнести себя к первой группе – означало снова возненавидеть себя, а я не мог этого сделать.
Итак, что же мне оставалось? И все, и ничего. Оставаться сторонним наблюдателем, не в состоянии помочь, не в состоянии помешать – комментатором в театре жизни.
Действительно ли я в это верил? Ответ не приходил. С другой стороны, я определенно оказывал влияние на Келли. На Херта, впрочем, тоже. Этого могло быть достаточно. Я заметил, что стало холоднее, и понял, что уже несколько успокоился. Следовало бы пойти куда-нибудь в безопасное место.
