Ростислав Левгеров - Тысячеликий демон
Здесь росло ничтожно мало цветов. Повсюду, до самого горизонта, тянулись сплошные колючки, кривые стебли саксаула и дикий лук. Но вот ей попалась астра. Сорвав цветок и прижав его к груди, девочка устало вздохнула и побрела обратно к фургону. Знойное послеполуденное солнце жгло немилосердно и пустынный ветер обжигал. Азарт, возникавший у девочки всякий раз, когда она собирала цветы, пропал, и ей захотелось спать.
Сандур, в своей черной повязке на лице, сидел на козлах. Он не двигался и был похож на статую. Тамара никак не могла привыкнуть к его обществу. Черная повязка казалась неуместной и лишней. И вообще, Сандур всегда молчал и как тень ходил за матерью… то есть за стариком. Трудно было понять, о чем он думает, а ещё девочка гадала, ест ли он, этот страж?
"Сандур, как и я, но в гораздо большей степени, чем я, – объяснял ей старик, – живет в мире духов. Он управляет своим телом. Помнишь, мы были в Маише, у озера Кадих? Как ты смотрела на представление бродячих комедиантов на местном рынке? Куклы плясали, словно живые… Понимаешь теперь, как Сандур управляет своим телом?"
Тамара поняла, хоть и не совсем.
"Глаза видят, а уши слышат, – отвечал старик девочке на вопрос о повязке. – Всякая еда, будь то травы, фрукты, либо убитое животное, обладает памятью. Всё это сгубило бы Сандура, и он превратился бы в обычного человека. А путь, который мы избрали, требует жертв, моя девочка".
Она помнила слова старика о Семени Жизни, что вложили в него всевидящие, благодаря которому страж не нуждался ни в питье, ни в еде. Все это очень интересно, но Тамара упрямо не желала верить. "Он притворяется", – то и дело приходило ей на ум.
Девочка подошла к стражу и притронулась к его руке. Парень никак не отреагировал и продолжал восседать на козлах, прямой как палка. Ей даже почудилось, что он не дышит, только рубаха развевалась на ветру.
Однако Тамаре передалось его беспокойство. Что-то должно было случиться.
Девочка поспешно запрыгнула в фургон. Старик спал, как всегда.
– Ты спишь, дедушка? – осторожно спросила она.
Старик не пошевелился. Посидев ещё немного в ожидании, Тамара раскатала циновку и легла. Положила цветок перед собой и всмотрелась в лицо старика. Да, он был стар и даже очень. Его облик пугал и притягивал девочку. С одной стороны маленькое ссохшееся лицо, напоминавшее сушеное яблоко, отталкивало её. С другой – старик весь излучал едва заметное, но всё же видимое сияние, как будто внутри него имелся стержень света. Сияние просвечивало его насквозь, отчего он казался прозрачным. Все это придавало ему необычайно одухотворённый вид. Настоящий волшебник, мудрец, думала Тамара, разглядывая его. При этом девочка все равно вспоминала мать. Тамара путешествовала с ней в этом фургоне, торговала цветами, и им было так хорошо вместе. Но однажды, заскочив сюда, девочка с изумлением обнаружила тут его. Он представился Кабемой, и рассказал ей историю, в которую она до сих пор верила с трудом.
"Твоя мать умерла давно, оставив тебя совсем одну, – рассказывал он ей. – Один добрый человек подобрал тебя, можно сказать на улице, кормил и ухаживал за тобой. Но, к сожалению, этот добрый человек должен был уехать в далекие края, а ты была так убита горем, что, конечно же, не могла сопровождать его. И тогда мы с Сандуром забрали тебя себе…
…Твоему горю не было предела. Ты видела лишь свою мать, и я вынужден был поддержать иллюзию. Но я стар и силы мои на исходе, а ты выросла и возмужала. Пришло время открыть тебе правду".
И Тамара смирилась. Время сгладило боль утраты, но девочка по-прежнему думала о старике, как о своей маме, и людям рассказывала, что путешествует с мамой и слугой, больным редкой болезнью. Кабема был не против. "Не надо смущать народ правдой, – говаривал он. – Правда всегда горька, и лишь немногие способны принять её всем сердцем и жить с ней. У тебя есть такой дар, и я благодарю небеса за то, что они послали тебя нам. Ты будешь моей ученицей, моя девочка…"
Старик пошевелился.
– Дедушка? – Тамара приподнялась, облокотившись на локоть.
– Да?.. – слабо проговорил он. – Тамара, девочка, ты здесь?
– Да, дедушка.
– Где мы?
– Где-то на юге, – ответила девочка. – К востоку от Кадиха. Кажется, здесь недалеко Хапишия.
– Долго я лежал?
– Семь дней, дедушка.
Губы старика тронула печальная улыбка.
– Да…
Помолчали.
– У тебя сильное сердце, – вдруг сказал он. – И ты многое можешь. Ведь ты спасла нас…
Тамара вспомнила их бегство из стана Хайсы, и преисполнилась гордости. "Мы умрем, – голос старика тогда непривычно сильно дрожал, так, что она с трудом разбирала слова. – Мне… не страшно за себя, но я не хочу лишиться вас. Ты часто спрашивала меня о волшебстве, и я не знал, что тебе ответить. Но теперь отвечу – колдуй, Тамара. Выведи нас отсюда, ибо у меня нет сил…
– Как? – испуганно спросила девочка.
– Представь, что мы одни. Вокруг никого нет. Мы едем одни, а вокруг нас только трава. Представь настолько сильно, насколько сможешь".
Тамаре стоило это усилие больших сил. Два дня после этого она лежала в фургоне с дикой головной болью, а заботливый Сандур отпаивал её травяным чаем. Зато адраги ничего не увидели. В прямом смысле. Они глядели сквозь них. Девочка слышала их злые выкрики, кочевники сыпали проклятьями и слепо водили глазами, не веря в их таинственное исчезновение.
– Вспоминаешь… – произнес Кабема, повернув в её сторону голову. – Ты молодец.
Тамара невольно улыбнулась.
– Они были похожи на дурачков, – сказала она.
– Жаль, что я не видел их… Уже неделю я не встаю. Как летит время. Я умираю, моя девочка.
– Нет! – воскликнула Тамара.
– Прости меня. Странно, я прощу прощения за свою смерть.
– Не умирай, дедушка! Если ты покинешь меня, с кем же я останусь?
– Не бойся. Сандур позаботится о тебе…
– Сандур?
– Он хороший человек. И он молод. А мне, моя девочка, сто семьдесят лет.
– Сто… так много? – У Тамары вытянулось лицо от изумления.
– Именно. Я знал, что я умру, что у меня не хватит сил. Но я сделал дело . Теперь остается ждать.
– Ждать чего?
– Ход истории непредсказуем, – сухо кашлянув, изрек Кабема. – Даже всевидящие не властны над ней. Так что, время покажет.
Ашант ехал на Эдааре домой поздней ночью, возвращаясь после своих степных бдений. В какой-то момент ему надоело одиночество. Он показался себе брошенной женщиной, горько оплакивавшей свою судьбу, и вознегодовал.
"К шайтану все это! – раздраженно думал он, сжимая в руках обернутую полосами кожи рукоять кнута. – Я размяк, как пьяная баба".
