Павел Комарницкий - Дева дождя
– Как ты решишь… – похоже, Агиэль был поглощён созерцанием хозяйки настолько, что не нуждался ни в какао, ни даже в пирожных.
– Потому что я её люблю, – произнёс Агиэль, не отводя от феи искрящегося взора. И сказано это было столь просто и откровенно, что всякая возможность шуток отпала сама собой.
Между тем глаза Марины уже слипались. Какой бесконечный день…
– А тут, считай, всегда день, – пояснил Йорген. – Ночи тут даже не белые, а золотые.
– Уууу, да ты поплыла, девушка… – волшебница озабоченно пощупала лоб подопечной. – Давайте-ка и правда спать. Время позднее.
Девушка покорно кивнула – голоса уже доносились, будто из бочки. Засыпаю… нет, сплю…
Дальнейшее запечатлелось фрагментами. Кровать возникла под сенью какого-то невероятного дерева-цветка, склонившегося на краю поляны. Марина обнаружила себя лежащей посередине, с одной стороны мощно и ровно дышал герр Йорген, с другой разместилась сама волшебница. Ну надо же…
– Придётся потерпеть. Даже здесь, в Готимне, – похоже, Элора тоже смертельно устала.
– А где Ага? – сонно ляпнула гражданка Кострова.
– Хм… не нужно им мешать… я его совсем загоняла, Агушку… им надо видеться чаще…
Марина вспомнила – увлечённо чмокающий эфирный посланец, придерживающий её грудь… мальчиш…
– Ну это ты отделалась так легко, – улыбнулась Элора, уже закрыв глаза. – Для Ианы наш Агиэль представляет куда более серьёзную угрозу…
Звуки уплывали, таяли…таяли… как тут тепло… и хорошо…
…
Нет, это была уже не беспросветная грязная серость, будто над миром растянули бескрайнее казённое одеяло. Это небо висело над головой, будто чудовищная свинцовая плита, потемневшая от времени. Все краски выцвели окончательно, и вместо хмурого осеннего вечера здесь стояли глубокие сумерки.
– Принимай, – шипящий голос Конвоира тоже будто бы стал глуше.
Местный страж Грани был похож на бред пьяного скульптора-абстракциониста. Металлический хребет-бронешланг толщиной в руку взрослого человека, приваренный к пузатой чугунной печке-буржуйке, изукрашенной художественным литьём и снабжённой кривыми ножками, горделиво нёс голову, явно отвинченную от памятника Ленину, и в довершение картины из ушей "скульптуры" свисали пучки бронешлангов потоньше – примерно такими снабжаются гибкие душевые рожки.
Страж, шевеля ушными щупальцами, обошёл кругом доставленного зэка.
– Любопытный экземпляр. Я принял, хорошо… Назад?
– Да. Там большой гаввах начинается, так что жди пополнение.
– Хорошо.
Конвоир нырнул в чёрную гладкую поверхность каменной плиты и исчез. Вдалеке послышался характерный вой мотора, и из-за поворота вывернул агрегат, явно имеющий сродство к автотранспорту. На ободранной раме грузовика покоилась ржавая бочка-цистерна, вроде тех, какими оснащают поливальные машины. Водитель этого транспортного средства, волгр-каракатица, был прикреплён к своему авто при помощи присоски, прямо к раме – поскольку никаких сидений конструкция аппарата не предусматривала. Вообще в облике сего адского транспорта явно прослеживалась голая функциональность, ибо всё, без чего машина могла перемещаться, было безжалостно снято.
– Ух какой сладенький, ух какой свеженький! – мерзкие щупальца заскользили по телу. – Неееежненький… и сердечко туки-туки…
– Сожрёшь – ответишь, – предупредил страж.
– Да не сожру! Пока… Полезай в бочку, красавчик!
В бочке оказалось без малого по пояс воды, что исключало возможность ехать сидя. Уцепившись за горловину люка, скорчившись под низким сводом цистерны, окатываемый волнами затхлой ледяной жижи при каждом толчке, Горчаков едва удерживался на ногах. Похоже, здесь гаввах уже не эпизод, а образ жизни…
Колымага наконец-то остановилась, напоследок сильно дёрнувшись, точно в агонии. Люк над головой с лязгом и скрежетом распахнулся.
– Вылезай!
Выбраться из проклятой бочки удалось с немалым трудом, так закостенело тело. С трудом распрямившись, Алексей разглядывал окрестные виды. Однако…
Заведение, куда его привезли, уже не напоминало производственные цеха. Скорее это было какое-то научное учреждение… Сомнения развеяла вывеска, золотом сиявшая на фасаде: "НИИ ФИГА"
– Этот? – золотой истукан на высоком крыльце был ещё более представителен, нежели тот "рамзес". Кто там был круче, вроде как Эхнатон? Ну вот так и будем звать для ясности, решил про себя Горчаков.
– Так точно! Беглец, господин Золотой Голем! – проурчал волгр-каракатица, сидя в пыли согласно этикету.
– Ничего, у меня не сбежит. Забирай! – кивнул "эхнатон" кому-то из свиты.
Железный голем нацепил на шею узнику ошейник и потащил, звеня цепью и топая, как сваезабивочная машина. А ведь зауважали, улыбнулся Алексей синими от холода губами. Уже не глиняшка бестолковый – господин металлолом-офицер провожают… Верным путём идём, стало быть. Ещё немного усилий, и сопровождать будет уже сам золотой истукан. Лично. А там и на руках носить придётся…
Мысль, вдруг возникшая в голове, была простой и ясной. Ведь это я им зачем-то нужен. А не они мне. Я бессмертен, они нет.
Алексей улыбнулся вновь. Небо над головой давило тяжестью миллиардов тонн свинца, вокруг сгущался угрюмый мрак и промозглый холод. Его самого, голого и мокрого, тащил на цепи железный истукан. А он шёл и улыбался.
Пора вводить свои правила игры.
Глава 14
Солнечный зайчик был игрив и настойчив, он старался проникнуть под закрытые веки, лез даже в нос, отчего хотелось чихнуть…
Марина чихнула и открыла глаза, заслоняясь ладошкой от нахального зайчика. Здоровенный цветок над ней укоризненно качал своей прелестной головкой – засоня, засоня…
– Доброе утро!
Девушка резко села. На широком ложе она пребывала в полном одиночестве, вся же компания стояла на поляне и улыбалась, наблюдая за засоней. Агиэль держал в руке зеркальце.
– Ну и здорова ты поспать, Марина свет Борисовна, – в глазах волшебницы плясали смешинки. – На первый раз твою побудку я доверила Агуше, но с завтрашнего дня при попытке проспать рассвет этим будет заниматься Йорген. Герр рыцарь, ваше слово!
– Подъём! Бегом марш! – рявкнул герр рыцарь голосом, от которого цветы на опушке вздрогнули и закачались. Марина внезапно для себя обнаружила, что уже встала и бежит, пристроившись в спину самой Элоре. Не исполнить такую команду может разве что глухонемой, всплыла очередная посторонняя мысль…
