Юлиана Суренова - Книга 3_Город богов
Рабыня боялась, что хозяин каравана уже вернулся. Тогда ей придется лгать, объясняя причины своего прихода. Лгать или… А что если сказать правду?
И она решилась заглянуть внутрь. Фейр с облегчением вздохнула, разглядев в полутьме лишь спавшую девочку. Она поспешно забралась в повозку.
– Мати, дорогая… – пытаясь разбудить малышку, она осторожно потрясла ее за плечо.
– Что? – сонная девочка, сев на одеяла, стала отчаянно тереть глаза. – Что-то случилось? – она, наконец, разглядела в полумраке рабыню. – Тебя прислал папа?
– Нет, милая, – зашептала женщина, – прости меня, если я тебя напугала… Я хотела лишь поговорить с тобой, попросить…
Девочка замерла, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Какое-то время она настороженно глядела на рабыню, раздумывая, что ей делать.
– Рамир… – Фейр не знала, что ей говорить, как объяснить маленькой караванщице причину своих поступков, которые не могли не показаться девочке странными.
На миг она замешкалась, затем, бросив взгляд на Мати, удивленно моргнула: девочке, которая всегда чуралась рабов, не замечая их, не питая ни тени привязанности, скрепленной долгими годами общей дороги, это имя было явно знакомо.
– Что с ней? Она снова заболела? – спросила девочка, в глазах которой мелькнули тени озабоченности.
– Нет…
– Тогда в чем же дело?
– Видишь ли, маленькая хозяйка, Хранитель выбрал ее как дар каравана городу.
– И это плохо? – она никак не могла взять в толк, что так взволновало старуху.
Мати всегда казалось, что рабыни мечтали именно об этом – жить в городе. Хотя…
Она повела плечами, покрепче охватила ноги. Ей совсем не нравилось в этом городе, от которого веяло смертью. Может быть, рабыня тоже почувствовала это и потому не хотела в нем оставаться?
– Дорогая, ты не могла бы помочь?
– Ну… – Мати задумалась. Она не знала, что ей делать, но просто выпроводить старую женщину, спеша вновь погрузиться в сон, не могла. – Я попрошу отца…
– Сделка уже совершена. Хозяин каравана не может взять свое слово назад.
– Но как же тогда? – девочка растерялась. – Разве можно изменить то, что уже случилось?
– Нет, – голос хозяина каравана заставил рабыню, вжав голову в плечи, зашептать молитвы. Ей стоило немалого труда решиться оглянуться, бросить быстрый взгляд на погруженного в полумрак мужчину, который стоял снаружи, приподняв полог повозки.
– Ничего изменить нельзя.
На лице караванщика лежала тень, делавшая его еще более мрачным. Глаза блестели отблесками пламени костров. Или это были искры с трудом сдерживаемой ярости? А голос… Он звучал тихо, даже печально, словно приговор, вынесенный хозяином каравана непослушной рабыне в своей душе, был так ужасен, что даже в сердце властного судьи рождал жалость к несчастной.
Фейр сжалась в комок, готовясь к неминуемому и ужасному наказанию, однако тут, поборов минутную растерянность, вызванную приходом отца, встрепенулась Мати.
– Пап, зачем ты продал Рамир? – девочка наморщила лоб, ее голос был плаксив.
После всего, случившегося накануне, когда ее заставили сидеть совсем одну в крохотном закутке площади, вместо того, чтобы любоваться городом, она считала себя вправе быть обиженной на отца и не собиралась скрывать обиду, скорее даже наоборот, стремилась выставить свои чувства напоказ, чтобы отец все увидел и понял.
– Продал? Рамир? О чем ты, дочка? – караванщик растерялся. И лишь спустя несколько мгновений лихорадочных размышлений, наконец, понял, о чем, вернее, о ком говорила малышка. И, все же, это было так невероятно, что он решил уточнить: – Ты имеешь в виду ту рабыню, которую выбрал хозяин города? – "Вот уж никогда бы не подумал, что Мати знает рабов по имени!" -Да! – быстро кивнула Мати. – Зачем ты сделал это, папа? Рамир не хочет оставлять караван. Она мне нравится. И я хочу, чтобы она помогала мне, именно она, а не кто-то другой!
Отец смотрел на нее, не говоря ни слова, решив сначала все как следует обдумать.
Ему казалось странным не только поведение девочки, но и…
"Откуда, снежные духи, ей стало известно о случившемся, когда хозяин города приходил уже после того, как ее уложили спать?" Ему еще только не хватало сейчас успокаивать дочь! Он так устал! После всего того, что он узнал о городе в который привел людей, охваченный круговертью таких разных чувств, впервые за столько лет не знающий, что ему делать, как вести себя, Атен нуждался хотя бы в маленьком осколке покоя в своей душе, но никак не мог найти его. Он вернулся в свою повозку, к дочери, надеясь обрести его там, в безмятежности дыхания спавшего ребенка. И вот…
Атен перевел взгляд на рабыню. А он-то гадал, что тут делала эта глупая женщина!
"Но зачем ей это? Почему она решила вдруг разбудить мою дочь и что, во имя всех богов, эта ненормальная, ей наговорила?" Кряхтя, он тяжело забрался в повозку, пододвинулся к малышке, зло отпихнув в сторону рабыню, не только зная, что причиняет ей боль, но желая этого.
– Милая, тебе давно пора спать, – зашептал он, осторожно коснувшись длинных шелковистых волос дочери. – Уже очень поздно.
– Ну и что? – голос Мати по-прежнему был полон обиды. Девочка фыркнула, смахивая руку отца. – Утром отосплюсь. Ты все равно запрещаешь мне уходить с площади, а здесь нет ничего интересного!
– Ты обижаешься на меня за то, что я не позвал тебя, когда приходил хозяин города?
– Не-а, – качнула та головой. Зевнув, она легла поверх одеял, все так же сжавшись в комок, словно где-то рядом была опасность. – Я не хотела его видеть. Я знаю: он плохой, – а уже через миг она вновь сидела, взволнованно глядя на отца: – А Шамаш? Он видел Хранителя?
– Он был у себя в повозке… – Атену показался странным этот вопрос, но хозяин каравана не успел даже задуматься над ним – девочка, облегченно вздохнув, опустила голову на подушку:
– Хорошо! – улыбнувшись, проговорила она. – Мне бы не хотелось, чтобы он увидел такого мага.
– Почему?
– Потому что он тоже маг! Какой ты странный, пап! Неужели не понимаешь: вот для нас есть свои и чужие, правильно? И чужие не только все горожане, но и торговцы, которые не принадлежат нашему каравану. Свои – это свои, близкие, похожие…Ну, ты знаешь… А для Шамаша все люди делятся на наделенных даром и лишенных его. И маги… Это…это не просто что-то схожее, а единое, целое… Как караван.
Понимаешь? Ему было бы больно видеть такого мага. Он и так чувствует себя виноватым.
– В чем?!
– Что этот человек такой… ужасный!
– Милая, мы не вправе говорить плохое о маге, – осторожно, боясь вновь обидеть такую ранимую детскую душу, проговорил Атен, поправляя одеяла. "Даже если хуже мага этого города нет и не может быть никого на свете", – мысленно добавил он. – Мати, почему ты думаешь, что он плохой?
