Юлиана Суренова - Тропа каравана
— Конечно, это так. Большинство людей в первую очередь думают о себе… Но, Шамаш, если честно, мне достаточно странно слышать об этом от тебя. Мне всегда казалось, что уж ты-то напрочь лишен эгоизма. Ты так мало говоришь о себе, ни о чем не просишь, стараешься помочь другим, даже не задумываясь, что это тебе даст.
— Ты зря меня идеализируешь. У любого человека, вне зависимости от того, наделен он даром или лишен его, есть свои недостатки. Что же до эгоизма… Ты и представить себе не можешь, в какой степени мне присуще это чувство.
— Вот уж никогда не поверю!
— Однако это так. И ты не замечаешь очевидного лишь потому, что привык к эгоизму «я», которого во мне действительно нет. Но этот «недостаток» с лихвой замещается эгоизмом "свои".
— Ну нет, это совсем другое! Это…
— Что? Патриотизм? Но у моего народа уже очень долго не было своей земли, того места, которое можно было бы назвать родиной и которая могла бы объединить всех вокруг себя. Мы всегда были бродягами, детьми разных краев. Нас соединял только дар. Но даже если бы его не было, мы все равно были бы едины уже потому, что с рождения и до смерти воспринимали себя частью целого.
— Да, конечно, мы тоже считаем караван чем-то единым, ведь только так можно выжить в пустыни…
— Но вы родились в городе, — прервал его Шамаш. — Насколько мне известно, в большинстве своем вы — жители одного оазиса.
— Эшгар — так назывался наш город, — в какой уж раз Евсей ловил себя на мысли, что стремится как можно чаще упоминать в разговорах его название, и не важно, к слову или нет, будто это могло упрочить связь со столь далекой родиной.
— Он объединяет вас много сильнее, чем караван и дорога… Однако, — Шамаш вдруг прервал свои рассуждения, — не об этом речь… Сказки живут до тех пор, пока люди их читают. Но рождаются они благодаря сказителям и тому, что нужны именно им.
Евсей провел горячей ладонью по лицу, толи смахивая снежинки, толи отгоняя наваждение. Удивительно, но от былого напряжения, чья тяжесть еще совсем недавно страшным бременем давила на плечи, не осталось и следа. — Зачем ты ведешь этот разговор? Не хочешь же ты предложить мне стать летописцем? — он не смог сдержать улыбки, такой смешной показалось ему эта мысль. Евсей уж начал думать, что маг просто шутит, но тот оставался совершенно серьезным.
— Почему бы нет? Раз уж тебе так нужен тот второй, нереальный мир, ты смог бы обратить недостаток в достоинство.
— Но… — нет, конечно, это было бы просто здорово. И вообще, Евсей всегда чувствовал в себе склонность к чему-то подобному. Он был даже уверен, что у него получится. Возможно, ему было даже суждено… Но… И почему только всегда оставалось место этому «но», замешенному на неотступных и непокорных сомнениях! — Летописца выбирают боги, а что до простых историй, то караванщиками придумано их столько…
— И что же? Если они нужны тебе…
— Если бы все было так просто…!
— Жизнь и так трудна. К чему же ее еще более усложнять? Попробуй взглянуть на мир не с точки зрения того, что ты сумеешь сделать для него, а чем он может помочь тебе. Или не в ваших законах сказано, что земля создана для человека, а не человек для земли?
— Конечно, но…
— Я ведь не заставляю тебя делать что-то против воли, а лишь показываю дорогу, идя по которой ты сможешь найти золотую середину между тем, что есть, и тем, о чем мечтаешь, равновесие между реальным и желаемым.
— Знаешь, мне многие говорят, что, останься я в городе, из меня получился бы неплохой служитель. Но ты… ты разбил меня в стихии, которую я считал своей, словно маленького ребенка!
— Поверь, я совсем не к этому стремился, — в его глазах вновь отразились печаль и боль, словно те слова, что в обычных людей вселяли гордость и торжество победы, наделенного даром ранили сильнее, чем все проклятья мира, самая откровенная ложь и жестокая правда.
— Ты странный человек! Да, я понимаю — маги не могут не отличаться от нас, простых смертных. Но ты не похож и на них!…
— Я колдун, караванщик.
— По всей видимости, ты вкладываешь в это слово, которое в нашем мире совершенно не знакомо, какой-то особый смысл. В твоих устах оно звучит так, словно это — клеймо, стоящее не щеке преступника.
Шамаш горько усмехнулся: — У тех, кто противостоял подобным мне в том, другом мире, был изощренный ум. Они сумели превратить в проклятье символ прежней власти, сделали так, чтобы слово, призванное гореть во мраке огнем свечи в свете дня стало осколком темноты, — он умолк, не спеша вдаваться в подробности. Евсей же не стал его ни о чем расспрашивать. Он привык к тому, что Шамаш старался как можно меньше говорить о себе, о своем прошлом, словно воспоминания причиняли нестерпимую боль.
— Не будем об этом, — Евсей коснулся локтя мага, стремясь его поддержать, хотя понимал, что сейчас сам нуждается в этой поддержке. — Я очень благодарен тебя за этот разговор. Наверно, если бы ты с помощью своего дара проникать в мысли других людей не зажег во мне свет, я так бы и бродил впотьмах, не зная, почему моя душа никак не может обрести покой.
— Тебе не за что благодарить меня, когда ты сам нашел то, что искал. И ты напрасно думаешь, что я читаю твои мысли или воспоминания.
— Но как же тогда ты узнал…
— Что-то понял из твоих слов, что-то предположил, исходя из поступков, чувств, которые, сколь бы ты ни старался их спрятать, все равно отражаются в твоих глазах. Разве ты приходишь к своим выводам, опираясь на что-то другое?
— Но я простой караванщик, а не маг! К чему тратить время и силы, рисковать ошибиться, неправильно истолковать какой-то взгляд или жест, когда имеешь возможность просто прочесть мысли? Хранителю ничто не стоит… Да и какие тут могут быть сомнения? Боги ничего не делают просто так… Кажется, так ты сказал тогда. И если Они наделяют кого-то даром чтения мыслей, то, значит, хотят, чтобы этим даром пользовались…
— Прости, но я отношусь к этому по-другому.
— Почему? У нас те из Хранителей, кому был дан этот дар, всегда прибегали к нему, чтобы контролировать горожан, не допуская… ну… удерживая от ошибок… Конечно, это не всем и не всегда нравится, кому-то внушает страх, но… Я не призываю тебя постоянно прибегать к помощи дара, но… просто подумай о том, что он может спасти и…
— Нет, — качнул головой маг. — Никто не вправе лишать человека тайны своего внутреннего «я», каким бы ни были его цели. Все дары мира не стоят свободы выбора — как жить, что делать… И давай не будем об этом, — вздохнув, попросил его маг. — В моем мире были люди, способные убедить собеседника в чем угодно, даже в том, что снег горячий, небо — продолжение земли, а человек — тень произнесенного слова. Если уж они меня не переубедили…
