Ян Сигел - Дети Атлантиды
Динсдэйлы оставили брата и сестру с их ужином, а сами, рука в руке, отправились домой.
— Что ты скажешь обо всем этом? — спросила Мэгги. — То ли она что-то придумывает, то ли страдает небольшим умственным расстройством?..
— Она не обманывает, — ответил Гас. — Люди, которые находятся в шоке, не врут.
— Но это же не шизофрения? Она, конечно, славная девушка, но говорят, что это чаще всего случается именно с молодыми людьми, и у нее могут
быть какие-то параноидальные фантазии.
— Нет. Все не так, — сказал Гас. — Несколько секунд по холму неслась гигантская приливная волна. Я это сам видел. — Помолчав, он добавил: — Знаешь, иногда я думаю, что человечество слишком высокомерно и самоуверенно. Мы измерили расстояние между звездами и объявили, что между ними пустота. Мы сидим в запертой комнате и утверждаем, что то, что находится в этой комнате — единственное вообще существующее в мире. И ничего вне ее. Ничего невидимого, неизвестного, непредвиденного или неизведанного. И тогда Господь приподнимает завесу и дает нам глянуть, только глянуть, на что-то иное. Будто он хочет показать, как ограничен наш кругозор, как бессмысленны путы, которыми мы сами себя опутали, Я чувствовал это, когда говорила Ферн. В какую-то минуту я осознал: это правда.
— Но ты не можешь на самом деле ей верить! — воскликнула Мэгги.
— Я верю в Бога, — ответил Гас. — Современная церковь скептически относится к его могуществу, но мы по привычке верим, что Богу все доступно. Именно теперь мне стыдно за свои колебания в вере. Если Бог может сделать все, что угодно, значит, все возможно. С настоящего момента я собираюсь как можно шире смотреть на мир.
— Они нам не поверили, — сказал Уилл.
— Конечно же, не поверили, — ответила Ферн. — Но это неважно. — Она отодвинула свой бифштекс и просто сидела, глядя в одну точку, стараясь разобраться во всем, что случилось в этот бесконечный день.
— Ты мне расскажешь обо всем? — спросил Уилл. — Подробнее, во всех деталях…
— Я как раз об этом размышляю… О Лугэрри. О Рэггинбоуне. О беспомощной жертве — Пигуиллене, смятом, как шарик из пластилина. Об Элаймонд, обманутой собственным колдовством, стоящей напротив Зорэйн в полном помрачении рассудка.
Уилл молчал, пытаясь прочесть ее мысли по выражению лица.
— Как ты догадалась о цели Элайсон? — спросил он. — Что это ты говорила о душе ее мертворожденного ребенка, откуда ты это знаешь?
— Однажды она мне приснилась, — ответила Ферн. — Только раз. Но в этом сне я была ею. Я знала, что она чувствует, как она жаждет… Она жила в
таком нервном возбуждении… — Ферн ощутила безмерную печаль. — Несчастная Элаймонд. Как, должно быть, ужасно так жить. Измученной, опустошенной, в отчаянии. И потом открыть Дверь и обнаружить, что даже ключ обманул ее… — Ферн помолчала и добавила с легким усилием: — Интересно, может быть, именно Дар лишил ее душевного равновесия. Рэггинбоун говорил, что люди Атлантиды были изуродованы внутрисемейными браками, но он не был в этом абсолютно уверен. Предположим, что сам Дар поражает человека…
— Рэггинбоун владел Даром, но он нормальный, — сказал Уилл. — Хотя, конечно, своеобразный. Я хотел сказать был…
— Он потерял Дар, — напомнила Ферн. — И похоже, когда он им владел, то натворил много странных дел.
— Он сказал, что ты тоже обладаешь Даром, — с сомнением заметил Уилл.
— Возможно.
— Ну так вот. Из всех людей, которых я знаю, ты — самая нормальная, даже скучно.
— Была нормальной, — серьезно сказала Ферн. — В это лето я ощутила много такого, чего раньше никогда не знала. Как будто мое равновесие… нарушено. Я больше себя не понимаю. Во мне растет новый человек, Ферн, с которой я совсем незнакома. Я не знаю себя, но чувствую, понимаю. Иногда я осознаю такие вещи, которые не должна была бы осознавать. Это, наверное, похоже на то, что чувствует гусеница, когда превращается в бабочку. Только я не могу с уверенностью сказать, во что я превращусь. Может быть, в какую-нибудь ядовитую моль. Как Элаймонд. Я боюсь. Я боюсь сама себя, — закончила она с удивительной откровенностью.
Раздался легкий, но четкий стук в заднюю дверь. Панель двери задрожала от этого стука. Неожиданный звук упал в последовавшую за ним тишину, как будто камешек упал в тихий пруд. Брат с сестрой, чьи нервы и так были в напряжении, окаменели.
— Кто там? — спросила Ферн.
— Можно нам войти? — сказал очень знакомый голос, который поднял их обоих на ноги. Ферн стала выпутываться из своей длинной ночной рубашки, а Уилл кинулся к двери. Снаружи у двери стоял живой и невредимый Рэггинбоун, ветер трепал его волосы и плащ с откинутым назад капюшоном. Рядом была Лугэрри. Язык ее свисал наружу, шкура была истерта, кости торчали из боков, она очень исхудала.
— Смерть уничтожила заклинания, — улыбнулся Рэггинбоун, и веселые морщинки разбежались по его лицу. — Вы об этом забыли? Думаю, что теперь можно уверенно сказать, что Элаймонд мертва. Я бы пришел раньше, но вы были очень заняты, да и мой друг только что вернулся. А теперь как насчет чая? И уж потом вы мне все, все расскажете.
Они проговорили всю ночь. Лугэрри вылакала две миски воды и прикончила все несъеденные бифштексы, после чего улеглась на свое обычное место. И хотя глаза ее были закрыты, все же уши настороженно стояли торчком. Уилл достал бутылку бренди и налил Рэггинбоуну большую порцию. Ферн рассеянно налила немножко и себе.
— Ты очень отважно вела себя, — сказал Рэггинбоун, когда она рассказала о событиях в амбаре. — Очень опасно вмешиваться даже при более слабых заклинаниях, но при колдовстве такой силы…
— Я туда не попала, — сказала Ферн, — воздух был таким плотным, что казался стеной. Это была не храбрость, а беспомощность.
— У тебя хватило смелости попытаться, — настаивал Рэггинбоун. — Быть может, именно потому ты и выжила. Волшебство может проявиться, как безумная сила, как электричество или ветер, но оно может добраться до сил, лежащих за пределами Времени, до неизвестных и непознаваемых сил, которые следят за судьбами всех миров. Ты смогла пережить то, что тебе было предназначено, вплетя свою ниточку в огромный узор, частью которого и являются все наши жизни.
— И Джейвьер говорил о предназначении, — сказала Ферн.
— Иногда мы бываем очень разными, — продолжал Рэггинбоун. — Лоудстоун приблизил человека к Древним Духам, перед ним открылась Вселенная. Вот почему Духи одновременно и ненавидят нас, и тянутся к нам. Неземные силы должны принадлежать только им. Они, должно быть, наблюдали за крушением Атлантиды с восторгом, но при этом и с трепетом. Высвободившиеся силы оказались сильнее, чем возможности Духов с этими силами справиться. Ты видела этот ураган на пленке Элайсон. Легенды гласят, что волны были выше гор и Нехиидра, Великий Морской Змей, поднялся из своего вечного сна и вышел на охоту.
