Лада Лузина - Меч и Крест
Ее будильник молча свидетельствовал о наступающем рассвете. Катя лежала посреди кровати в разорванном костюме и грязной обуви, натянув на плечи скомканное покрывало. В бок врезалось твердое и неудобное, и, приподнявшись, она вытащила из кармана брюк большой длинный ключ с кошачьей головой.
Книга. Пожар. Маша. Даша. Лысые Горы. Обморок.
А затем они приволокли ее домой и бросили, точно тюк с грязным бельем, даже не удосужившись снять с нее туфли.
— Черт! — гадливо выругалась она по всем пунктам сразу.
— Что прикажете, пани? — проблеял раболепный голосок.
Катя молниеносно вскочила, прижимая покрывало к груди.
В двери спальни впрыгнул кто-то черный, волосатый, грязный.
«Вор! Нацмен! Голый! Изнасилует!»
— Не подходи! — страшно заорала она и, следуя принципу: «Лучший способ защиты — нападение!», бросилась на него сама и изо всех сил отшвырнула уродливую волосатую голову великолепным хуком в челюсть.
Черный хрустнул и отлетел к стене.
— Стой! — стала в стойку Катя, прикрывая грозный подбородок двумя нацеленными на противника кулаками.
А в голове мелькнула несущественная мысль о том, что сегодня шестое и поединок в клубе и надо предупредить, чтобы ее вычеркнули из списков, — не до того.
Нацмен зашевелился.
Пискнул, обиженно посмотрел на Катю и сиротливо выплюнул изо рта выбитый зуб.
— Чем я ваш плогневал, хошяйка? — слезливо прошепелявил он и пополз к ней.
— Уйди, уйди! — закричала она, запрыгивая на кровать и угрожающе лягая воздух ногой с увесистым каблуком.
— Куда пликашете, хошяйка? — обреченно простонал беззубый. Добравшись на четвереньках до ее постели, он подобострастно поцеловал край простыни, взирая на Катю снизу вверх покорным, на все согласным взглядом.
— К черту! — истерично взвизгнула она.
Черный сел на зад и недоуменно уставился на нее совершенно круглыми глазами.
— Мне… — растерянно ткнул он волосатым пальцем в такую же волосатую грудь. — Пойти… — Грязный палец описал полукруг и снова уткнулся в заросшую шерстью грудную клетку. — К челту? Плоштите, не понял, хошяйка. Вы пликашываете мне пошнать шамого шебя?
— Иди к чертовой бабушке! — завизжала Катерина.
— А! — обрадовался волосатый. — Вы пликашываете мне шлетать к моей бабушке? По делу? Или так, по-лодштвенному, пловедать?
— Вали!!!
— Шлушаюсь! — козырнул тот, принимая позу низкого старта. И Катя увидела, как над его ворсистым задом взвился самый настоящий хвост с грязной кисточкой на конце.
— Стой! — неуверенно скомандовала она. — Я, кажется, поняла.
Черный — очередная подстава К. Д.!
Голый уродец с хвостом — чересчур волосатый даже для нацмена. Хотя за свою нелегкую жизнь Катя насмотрелась на мужчин с волосатой спиной, пальцами и даже ушами, такого, следовало признать, можно было сыскать только в кунсткамере!
— Кто ты такой? — грозно спросила она, заранее предчувствуя ответ.
Урод с готовностью вскочил на ноги и склонился пред ней в карикатурно низком поклоне:
— Челт, — делаю ша ведьм всю челновую лаботу!
— Я почему-то так и подумала, — саркастично оскалилась Катерина. — Иди-ка за мной…
Катя с достоинством спустилась к кровати и прошествовала в гостиную, где в низкорослом резном шкафу стояли ее книги. Вытащив с полки подарочный экземпляр книги рекордов Гиннесса, Катя нашла по оглавлению нужную главу «Телесные феномены» и победоносно зачитала:
— «Самая волосатая женщина Джулия Пастрана была целиком покрыта волосами, не считая глаз». «В журнале „Сайнтифик Америкен“ был описан 12-летний мальчик из Таиланда, у которого был хвост длиной почти 30 сантиметров. В старинных книгах часто упоминаются взрослые мужчины и женщины с хвостами. В наше время их удаляют сразу после рождения». И кстати, «когда ребенок чихал или кашлял, его хвост вилял или скручивался». Ясно?
— Нет.
— То, что раньше считали ведьмами и чертями, — обыкновенный генетический брак! Так и передай своему К. Д.!
— Но я челт! — сконфуженно пролепетал генетический брак (видимо, к физическому вырождению тут приплюсовывалась еще и классическая шизофрения). — Дан в ушлушение вам тлоим, пока одна иш ваш не штанет иштинной Киевичей.
— Одна из нас? — невольно переспросила Дображанская. — А остальных отпустят?!
— Да, — подтвердил шизофреник. И Катино сердце вздрогнуло нежданной надеждой.
Увы, совершенно иллюзорной.
— Но иш моих личных ишточников мне ишвештно, что ею будете именно вы! — убежденно окончил косматый.
— Черт! — зарычала Катя.
— Да шдесь я! — нервно подпрыгнул он.
— Ну почему, почему именно я? — простонала она тоскливо.
— Потому что вы — лучшая! — ответил он с неподдельной уверенностью в голосе.
Катя грустно усмехнулась: это она знала без него!
Но, как ни странно, сейчас святая вера безумца (а следовательно, и приславшего его хозяина) в ее неоспоримое превосходство неожиданно польстила ей.
За исчезнувшие сутки Катина уверенность в себе пугающе пошатнулась: «Синий чулок» в одежде с Троещинского рынка и безголовая тинейджерка-переросток — два человеческих вида, которых она никогда не считала за людей, — действовали и соображали куда быстрее ее.
В то время как она, будучи умнее, опытней, сильнее их обеих, почему-то лишь ошибалась, злилась, впадала в истерики и теряла сознание. Иначе говоря, сделала все, чтобы сейчас, сидя рядком где-нибудь на кухне, они смеялись над ней, вспоминая, каким пшиком обернулась ее мнимая крутизна.
— Это правда, я лучшая! — громко заспорила с ними Катя. — Именно поэтому, — решительно навела она прицел на сумасшедшую ошибку природы, — я найду способ выйти из этой игры!
— Но, моя Яшная пани, — удушливо прошептал засланный псевдочерт, склоняясь перед ней в новом арлекинском реверансе, — шачем выходить иш иглы, в котолой вы выиглали?
— Выиграла?! — истерично хохотнула она. — Что? Сорванную сделку? Сгоревший офис?
— Повельте, — черный склонился еще ниже и по-собачьи заглянул ей в глаза, — когда вы штанете иштинной Киевичей, вше эти плоблемы покашуччя вам шмешными.
— Да? — Несмотря на то, что он возражал ей, в его голосе слышалось такое рабское почитание ее королевского сана, что Катя просто не могла злиться на него — лишь на саму себя, продолжающую этот нелепый разговор. — Ах да, я забыла, они заставят Владимира Федоровича… — Дображанская небрежно махнула рукой.
Цена, которую требовали от нее за эту услугу, уже казалась ей непомерной, а само обещание — писанным вилами по воде.
