Маргит Сандему - Ангел с черными крыльями
Она услышала звук катящейся тележки.
Въехав в лавку, Томас остановился в дверях.
— Тула… — прошептал он, и его лицо сразу просветлело. — Мои друзья сказали мне, что ты никогда не вернешься назад и что мне не стоит питать напрасных надежд и попусту изводить себя, но я знал, что ты придешь. То, что было у нас с тобой… Но ты так долго отсутствовала.
— Да, — опустошенно ответила она. «Господи, вот я и дома… и зачем только я уезжала?.. дай мне побыть здесь…»
— Здесь так хорошо, Томас. А ты… Кажешься таким крепким и сильным.
— Да, я много бываю на свежем воздухе.
— Ты говорил о своих друзьях…
— Да, о музыкантах. Они часто приходят ко мне и помогают. И мы о многом болтаем.
Как произошли эти перемены? Ну, конечно, она знает, в чем дело. Хейке! Посещение Хейке. Он приложил к жизни Томаса свои руки. Он настроил его на процветание.
Хейке повсюду сеял добро. А она сама — только зло!
— Ты давно уже вернулась домой? — спросил он, радостно улыбаясь. — Родители, наверное, рады были встрече с тобой?
Вот оно, человеческое тепло!
— Я еще не была дома. Я приехала сюда прямо из Норвегии.
Томас еле слышно прошептал:
— Значит, ты сначала заехала сюда? Ко мне? Тула села на корточки, прислонившись спиной к стене и закрыв лицо руками.
— Тула, — мягко произнес он. — Ты пережила что-то плохое?
— Да. Я сама виновата. Он неуверенно усмехнулся.
— Что-то мне не верится.
С трудом удерживаясь от слез, она сказала:
— Ах, Томас, Томас, если бы ты знал! Подъехав к ней, он погладил ее по волосам.
— Если тебе нужно о чем-то рассказать мне, я готов тебя выслушать. Я готов слушать тебя всю жизнь, если ты захочешь. Но это слишком нескромное желание!
Взяв на ощупь его ладони, она прижала их к своему лицу. Дыхание ее было прерывистым.
— Я прихожу сюда… плакать. А ведь тебе самому нужны радость и беспечность! Я прихожу и наваливаю на тебя свои проблемы! Мне должно быть стыдно, стыдно!
— Ты нуждаешься в утешении, Тула, — спокойно и дружелюбно сказал он, — поэтому ты и пришла ко мне. Я понимаю, что тебе не с кем поговорить.
— Да, не с кем. И мне не хочется ни с кем говорить.
— Может быть, ты решишься все рассказать мне. Что является в жизни большей радостью, чем доверительность?
— Но я не могу, не могу!
— Давай-ка я закрою на сегодня мастерскую. Мы пойдем в комнату и сядем на кровать, а то получается ужасно неудобно: ты сидишь на полу, а я — на своей тележке.
Тула невольно рассмеялась со слезами на глазах. Она встала, и он запер мастерскую.
Внутренние комнаты были столь же чистые и уютные, со множеством новых деталей. Заметив ее удивление, Томас сказал:
— Я старался сделать все красивым к твоему приходу. А то здесь была сплошная свалка.
Он перебрался с тележки на кровать, застланную красивым новым покрывалом. Потом откатил тележку к стене и пригласил Тулу сесть.
Глубоко вздохнув, она села рядом с ним, и он прижал ее к себе, а она положила голову ему на плечо. Она почувствовала на своих волосах его подбородок.
— Как чудесно, когда ты здесь!
— Как чудесно быть с тобой, Томас! У меня был долгий-долгий путь к тебе.
— Он короче, чем ты думаешь. Расскажи мне все!
— Это так отвратительно, так отвратительно! — снова захныкала она.
— Мне трудно в это поверить. Он ждал, пока она заговорит. И через некоторое время она сказала спокойно:
— Я ведьма.
— Ты и раньше говорила нечто подобное. Ты говорила, что ты Дьявол. Говорила, что ты плохой человек и что-то в этом роде.
— Все это верно. Томас, я не могу рассказывать лишь полуправду.
Строго взглянув на нее, он сказал:
— Ты должна рассказать все! Как бы это ни было отвратительно.
— Дорогой друг, я не из тех, кто во что бы то ни стало желает облегчить свою совесть, наваливая свою тяжесть на других. Мне не хочется ранить тебя. Именно тебя, поскольку ты так много для меня значишь. Но тебе придется выслушать меня. Во-первых, я пришла сюда не потому, что во всем потерпела неудачу и в конце концов у меня остался лишь ты один. Я пришла сюда потому, что ты был для меня утешением и поддержкой в этой дьявольской жизни. Я не могу сказать, что день и ночь думала о тебе, это не так, для этого моя жизнь слишком хаотична и перегружена событиями. Но я всегда помнила о том, что ты есть, и ты был единственной опорой в моей жизни. Во-вторых, мне не хочется ранить тебя. И не потому, что я в чем-то перед тобой виновата. Причина гораздо глубже обычного унизительного сострадания. Дело в том, что я не способна питать к кому-либо сильных чувств. Но если и есть какой-то молодой человек, к которому я привязана в своей ничтожной жизни, так это ты!
Она снова заплакала, будучи не в силах вымолвить ни слова. Но Томас терпеливо ждал. Руки его были такими ласковыми. И когда она успокоилась, он сказал:
— А теперь ты должна выслушать меня. Что, как ты думаешь, ты значишь для меня? Много ли у меня, по-твоему, друзей? Тех, которые являются для меня не просто клиентами. Много ли у такого инвалида, как я, может быть подруг? Кто, по-твоему, способен или осмелится видеть в калеке человека? На это способна только ты одна, Тула. Ты понимаешь теперь, что ты моя девушка? И я, я, ничтожнейший из всех, мог сказать своим приятелям-клиентам: «Моя девушка теперь в Норвегии». Что, по-твоему, означают для меня эти слова? Что знаешь ты о моей тоске, продолжавшейся весь этот долгий год? Но несмотря на то, что я вижу тебя раз в году, несмотря на то, что ты никогда не будешь моей, — я не вбиваю себе в голову тщетных надежд — ты все равно моя девушка! И неужели я не вынесу того, что ты, моя жизнь и моя мечта, расскажешь мне что-то шокирующее? Ты страдала, ты мучилась — это все, что я знаю. Я хочу быть твоим защитником, твоим другом, понимающим все!
— И прощающим все?
— Что значит прощать? То, что происходило с тобой за пределами моей жизни — твое дело. Но я хочу знать об этом, поскольку я хочу узнать тебя, а тебе нужно кому-то довериться.
— О, Господи, как мне хочется поговорить с кем-то, кто захотел бы меня выслушать!
— Не выставляй меня за дверь, Тула! Слезы ее капали на его ладони.
— Но мне нужно так много рассказать, Томас. Твое расположение ко мне подвергнется суровой проверке. Не думаю, что ты в состоянии вынести все это.
— Не суди обо мне заранее! Не слыша ее, он продолжал:
— Год назад ты говорила то же самое. О возне в куче мусора. О всей той мерзости, которая вылезает на поверхность.
— И теперь дело обстоит не лучше, Томас! Вот что смущает меня.
Немного помолчав, она добавила:
— Даже Хейке ничего не знает. Кое о чем он догадывается, но ничего точно не знает. Я не могу с ним говорить об этом, он не мой.
