Ник Перумов - Имя Зверя. Том 2. Исход Дракона
Потоки силы устремились к трёхглазому магу, ожившие капли Гнили выбирались из щелей, словно набравшись смелости; рыцари пятились всё дальше и дальше к стенам. Никто не пытался атаковать Метхли; ни меч, ни магия в ход так и не пошли.
– Лист падает! – трагически провозгласил Метхли. – Пришло его время, Гниль сделала своё дело. Вы, несчастные, не отмеченные её печатью, останетесь здесь, сгинете навсегда, воя от ужаса и бессилия. А мы, мы, истинные Дети Гнили, изменённые её прикосновением, будем жить вечно! Мы уйдём с этого Листа, уйдём туда, куда пошлёт нас её воля! Смотрите и трепещите!
Ноги трёхглазого мага исчезли в собравшемся вокруг него живом ковре. Лужа Гнили расползалась всё шире и шире, рыцари отступали.
– Умрите, – прорычал Метхли, и из всех щелей полезли уже настоящие многоножки.
Раздались крики ужаса. Мгновение – и твари Гнили уже облепили всех рыцарей.
Трёхглазый маг хохотал; окровавленные огрызки, только что бывшие человеческими телами, звеня не спасшими их доспехами, один за другим рушились на пол.
За спиной Метхли мало-помалу стал разрастаться грязно-жёлтый овал света; там открывался портал, но куда он вёл?
Раздался глухой подземный гром, остатки стен затряслись, обломки камня покатились вниз; откуда-то сверху донёсся далекий рёв, словно там вырвалось на свободу неведомое чудовище.
– Гниль владеет всем! – взвизгнул Метхли. Он кружился в безумном танце, с пальцев срывались жёлтые струйки. – Вам конец, конец, конец! Мы…
Среди бушующего жёлтого паводка, среди вопящих и умирающих людей появилась чёрная фигура – магистр в полном доспехе, однако вместо меча руки его сжимали небольшое зеркальце, в глазу обвившего рукоять дракона посверкивал рубин.
Мутно-жёлтый свет отразился от серебряной глади зеркала, упал прямо на лицо мага, и тот закричал, зажимая глаза ладонями. Третий зрак поспешно захлопнулся, с Гнилью смешивалась красная кровь. Стонущий Метхли согнулся в три погибели, и тут пол под его ногами стал проваливаться. Трещины стремительно рассекли каменные плиты, магическая фигура угасала, и всё сильнее нарастал, прокатываясь океанским валом, глубинный подземный гром.
Метхли замер, словно оглушённый. Блик от зеркальца, казалось, его заворожил, опутал неведомыми чарами; нет, это был не могущественный артефакт, мечущий по воле его хозяина молнии или тому подобное. Метхли будто вглядывался во что-то, что-то пытался разглядеть; вокруг них с магистром умирали люди, мололи жернова Гнили, а эти двое стояли, замерев, двумя статуями.
Подземный гром ударил теперь уже совсем рядом, стены медленно заваливались, погребая под обломками мёртвых, раненых и умирающих. Давили они и Гниль, но той, как обычно, не было дела до смерти её же слуг.
Грянули копыта, давя корчащихся многоножек, в дрожащий круг жёлтого света влетел иссиня-чёрный гайто, вскинул гордую голову, гневно зафыркал. Ему ответили голоса – шесть, – но доносившиеся откуда-то из дальней дали, с самого предела, не доступного не только человеку, но и магу.
Но ни магистр, ни Метхли даже не взглянули на удивительного гайто. Стояли, один – впившись глазами в зеркало, другой – в своего визави.
Во тьме, окружавшей руины, слышалось утробное, низкое рычание, словно там ворочалось какое-то существо, тщась вырваться на свободу.
Гайто вновь заржал, яростно, призывающе; ему вновь ответили, всё те же шесть нечеловеческих голосов, не словом, а воем, клёкотом или глухим рёвом. Иссиня-чёрный скакун встал на дыбы, обрушился копытами на многоножек, давя подвернувшихся, повернулся, бросив последний взгляд – презрительный – на замерших магистра и мага, – и умчался.
Зеркало же в руках магистра задымилось. Металл заметно разогревался, раскалялся, рубиновый глаз дракона выпал из размякшей, потерявшей форму оправы.
По пальцам трёхглазого мага по-прежнему стекала грязно-жёлтая жижа, но теперь она, похоже, забирала с собой и человеческую плоть. Поддались щёки, нос, кожа лба сползала вниз быстро обращающимися в гной пластами. Обнажались кости, они стремительно чернели, на них появлялись роговые наросты, мокрые чешуйки новой брони. Вместе с гноем стекли вниз, выскользнув из орбит, и оба человеческих глаза, помутневшие, незрячие, мёртвые. Зато третий глаз, оставшийся единственным, умирать отнюдь не собирался, больше того, отчаянно дёргался, словно живое существо, пытающееся разорвать невидимые путы.
Метхли – уже не понять, живой или нет – рухнул на четвереньки. Одежда на нём тлела, дымилась и тоже сваливалась на пол, руки менялись, обретая форму лап. Захрустели кости и суставы, выгибаясь по-новому, вытянулись челюсти, по-прежнему усыпанные мелкими, но острейшими зубами, на спине вздулся горб.
Тварь взвыла – с тоской, отчаянием, безнадёжно – и ринулась прочь. Следом за ней устремился и поток многоножек.
Шатающийся магистр разжал пальцы. Раскалившееся зеркало выпало из латной рукавицы, упало на камни, но не со звоном, а с мокрым хлюпаньем, точно недоспелое тесто из опары.
Рыцарь даже не взглянул на него. Руки магистра тряслись, сам он шатался. В развалинах храма Всех Зверей настала жуткая тишина, смолкли раненые – они просто умерли, кто от потери крови, кого дожрали на пути последние многоножки. Единственный уцелевший, магистр, медленно снял шлем и почти рухнул на влажный от жёлтой жижи камень.
– Сработало, – прохрипел он самому себе. Наверное, тишина смертного ужаса оказалась совершенно невыносима. – Вышло. Выгорело. Получилось. Не врали, выходит, про тебя, Метхли трёхглазый… хорошо, что зеркало нашлось среди прочего, до чего «чашники» не дотянулись… а так – увидел себя, себя былого, кем мог стать, да не стал, Гнили поддавшись, да и поплыла головушка…
Он бубнил и бубнил, говоря сам с собой, словно в помрачении, не видя ничего вокруг себя. Один, среди развалин, под которыми застыли ещё не остывшие тела других рыцарей, магистр говорил и говорил, то медленно, растягивая слова, то захлёбываясь лихорадочной скороговоркой.
– Славное зеркало оказалось, прав был дон кастелян… тут-то Гниль верх и взяла, дотоле ещё держался… знал я, знал, что не выдержит, что полезет, не утерпит… а задерживаться нам тут нечего, падает Листик-то наш, как есть падает… ну так и пусть себе, я уже готов… пусть, кто хочет, остаётся, а мне дорога дальняя… я ж не такой, как все, у меня ж голова на плечах, а не пивной котёл…
Он поднялся, шатаясь. Глухая ночь скрыла развалины храма Всех Зверей, вокруг не осталось никого живого, остатки многоножек увел за собой преобразившийся Метхли. Магистр ковылял к лагерю, тяжело опираясь на меч. Лагерь ордена остался почти в неприкосновенности, что-то повалилось, сломалось или рухнуло, но тяжёлые кованые сундуки уцелели.
