Последнее пламя (СИ) - Городчиков Илья

- Удивительно. Мне всё говорили, что жесток он аки демон, а его тут даже любят. – продолжал я язвить.

- Подождите, вы же суры?

- Так точно.

- Он же вроде потом к вам и отправился, после того как Кловиса Кровавого и его маршала на тот свет отправил!

- Да-а-а мы тогда в другом месте наёмничали. Вот сюда прибыли, когда узнали, что он с Церковью воевать задумали. Думаем, что в хорошее дело можно и вступить.

- Правильно делаете, господа. Ладно, вы же устали с дороги наверняка, так что давайте на боковую отправляйтесь! Я вам покажу комнату вашу.

Подобрав всё своё многочисленное оружие, мы поднялись на второй этаж постоялого двора, где хозяин нам открыл дверь в относительно большую комнату, где с достаточным комфортом могли расположится два человека. Пожелав крепкого сна, он удалился обратно на первый этаж, а я рухнул на кровать, положив под голову руки. Не смотря на желание спать, я всё же начал активно думать, рассматривая потолочные балки.

- Ну, чего не спишь, командир? – спросил меня через полчаса молчания Сезар.

- Да как-то сложно заснуть, когда тебя старый знакомый предать хочет. Я Варду с самой Лагрики верил и даже ранг ему дал. Можно даже сказать, что он мне жизнью обязан уже несколько раз. Вот только мы теперь не в той позиции, чтобы ему обвинение предъявлять. Я даже если его на поединок вызову, то он может легко отбрехаться тем, что человек священный, а значит Высокий Предки на его стороне и поединок честным быть не может. Тем более, что мы сейчас в меньшинстве и лучше я корону Ларингии сейчас заберу, чтобы на переплавку её пустить, а уж с Вардом потом разобраться можно будет. – я тяжело вздохнул, - Вот так веришь человеку, а он тебя предаёт в самый ненужный момент. Вот он на что рассчитывал?

- Вадим, ты меня всё сильнее с каждым разом удивляешь. – тихо рассмеялся бородач, - Вот вроде был командиром армии наёмничьей. Колонию на Новой Земле поднять сумел, трупы штабелями укладывая. Одного монарха в Старом Свете убил самолично, а другому едва лишь войну не объявил. При всём этом до сих пор в честность веришь? Даже я, человек далёкий от политики и способный только топором махать, да людей рубить, всё равно понимаю, что человеку верить нельзя. Человек не собака – он всё равно обманет.

Я молча кивнул другу, понимая, что он прав. Сколько бы меня не обманывали, но я всё равно продолжаю верить в эту сказку под названием «человеческая честность». Глупость, да и только. Пора бы уже перестать верить в то, что человек быть может хоть с кем-то честным, если это не он сам. Хотя, человек обманывает самого себя куда как чаще, чем любого другого. Я вот тщетно стараюсь себя уверить в то, что способен быть настоящий государём, прекрасно понимая, что не хватает мне жестокости, присущей крепким государственникам. Как там говорил старина Макиавелли? «Что лучше: чтобы государя любили или чтобы его боялись. Говорят, что лучше всего, когда боятся и любят одновременно; однако любовь плохо уживается со страхом, поэтому если уж приходится выбирать, то надежнее выбрать страх.»? Вроде бы так. Я вроде и людей убиваю пачками, и армией многотысячной управляю, но не хватает во мне этой жизненно необходимой жестокости, которая веками и тысячелетиями является обязательной частью любого монарха, президента, канцлера и любого другого правителя. Кто-то скажет, что были относительно миролюбивые правители, которые не кажутся жестокими, но всё равно за каждым из таких властителей стоит та или иная боевая организация, которую правитель должен быть готовым использовать, когда ситуация выйдет из-под контроля. Без разницы как называются его каратели, но государь должен быть достаточно жестоким, чтобы применить их при необходимости. Я ведь не хочу, чтобы мою власть сместили? Определённо не хочу, а потому должен воспитать в себе жестокость.

На следующий день мы проснулись достаточно рано, даже несмотря на то, что прошлые сутки высосали из нас все силы. Сезар разбудил меня, потрясывая за плечо. Я посмотрел на него в ответ, заметив, что он приложил указательный палец к губам, после чего указал на пол, подразумевая, что источник опасности находится внизу. Кивнув, указывая, что понял его послание, я медленно поднялся с устеленной соломенным матрасом кровати и стал быстро натягивать на себя снаряжение. Радовало, что вчера я не поленился и всё же прихватил из саней свою кирасу, а потому теперь мог чувствовать себя куда более защищённым.

- Там церковники. Спорят о чём-то с тавернщиком.

- Много?

- Не знаю, но никак не меньше пяти.

Закинув на плечо аркебузу, я вытянул из кобуры пистоль и тихо открыл дверь комнаты. Все гости сидели по своим комнатам, видимо не желая попадаться на глаза разъярённых церковников. Сложно было обвинять их за это желание, ведь я сам бы с радостью не пересекался бы, но раз уж так случилось, то наверняка прольётся кровь. Я первым пошёл по коридору, слушая, как сзади меня пытается аккуратно ухать своими лапищами Сезар.

Я подошёл к лестнице и остановился, прислушиваясь к разговору воинов Церкви с хозяином постоялого двора.

- Где эти два сура?! – орал низкий мужской голос, - Мы видели их сани у тебя во дворе!

- Они наверху… - просипел хозяин.

Похоже, что проснулись мы как раз к окончанию этого, отнюдь не мирного диалога. Понимая, что сейчас нас пойдёт убивать, я первым скользнул на лестницу, выставляя вперёд себя пистоль. В это время по лестнице поднимался один из церковных воинов, который уже обнажил меч и явно собирался далеко не на дружескую беседу. Обнажённый клинок уже легимитизировал любые мои дальнейшие действия по защите собственной жизни.

Глаза воина надо было видеть, когда из-за поворота вывернул бородатый я, чуть ли не ткнув ему в лицо пистолем. Как только я увидел противника, я сразу же нажал на спусковой крючок. Пуля пробила его грудь и вылетела наружу, ударившись в деревянную стену постоялого двора. Мёртвый церковник полетел вниз по лестнице, и я устремился за ним, стараясь воспользоваться эффектом неожиданности, неожиданно перешедший на мою сторону. Это мне удалось, и я оказался на удобной позиции, сразу же отбиваясь от насевшего на меня церковника.

Он попытался рубануть меня по шее, но удар оказался не таким быстрым, а потому я быстро отразил удар, ответно наступая на противника. Бил я столь быстро, что со стороны они выглядели, словно развернувшееся «серебряное солнце». Вот только воин умудрялся отбивать каждое моё нападение в корпус, а потому я ударил его прямо по защищённому колену. Не смотря на латную защиту, боль мой удар ему определённо нанёс. Церковник упал на здоровое колено, держась за больную ногу, а это дало мне необходимые секунды для одного удачного удара. Голова Воина Церкви была защищена лишь мягкой шапкой, а потому я от всей души обрушил на его голову удар. Сабля расколола его черепушку надвое, но не успел я обрадоваться этой маленькой победе, как на меня налетел второй воин Церкви. Этот был вооружён коротким, но до жути эффективным полэксом, который при удачном попадании бы с лёгкостью лишил меня одной из конечностей.

Отпрыгнув в сторону, я перемахнул через стойку, в полёте снимая с плеча карабин. Церковник постарался уколоть меня шипом полэкса, который не попал в меня, но вонзился в стойку рядом со мной, разбив попутно большую глиняную бутыль. Для этого церковника я был слишком юрким и пока он попытался забрать своё оружие у стойки, я ткнул ему прямо в грудь карабин и выстрелил. Оружие дёрнулось на вытянутых руках и с лёгкостью навылет прошило тело церковника.

Последний из воинов Церкви попытался выбежать из постоялого двора, но был остановлен метким выстрелом Сезара, который за это время с лёгкостью умудрился зарубить ещё двоих церковников. Пуля ранила ногу последнего из нападавших, и он упал на пол, бренча собственным снаряжение.

На меня глазами «по пять копеек» смотрел хозяин двора, также прячущийся за стойкой. Успокоив его жестом, я вновь перелез через стойку, держа на прицеле раненного церковника. Он лежал на полу, визжа от боли и перекатываясь с бока на бок. В его лице я видел нечто смутно знакомое, будто я встречал его раньше. Через несколько секунд в памяти всплыл фрагмент одних из учений, когда воины Варда, строились напротив моих полков. Этот воин был одним из десятников «реформистов» и отложился в памяти из-за седых по природе волос, которыми обладал и сейчас.