Нихилени (СИ) - Ойтен Мирланда

— Что лучше, ничего не делать или попытаться? Я ждала тебя долго. Сначала Кел, потом война. Через сто лет мне выпал шанс — и я воспользовалась, — Красавица взяла лицо Ан в ладони. — И я не жалею. Чтобы ни случилось, я уже не жалею об этом.

— Я не смогу. Я же Бесприютная. Я отовсюду сбегаю и нигде не остаюсь надолго. Какая тебе будет от меня польза?

— Брось! Брось, все эти глупые клички, тайна имени. Это всё наши детские выдумки. Эти имена ничего не значат, они выдумки. Давай хотя бы попробуем. Просто попробуем. Ты всегда сможешь уйти, — Красавица прижалась губами к щеке Ан и начала покрывать её лицо лихорадочными поцелуями. Потом отстранилась и улыбнулась. — Я ждала тебя целое столетие!

— Я сомнительная награда за сто лет ожидания.

— Я похоронила тебя уже многие годы назад. Всю семью похоронила! А сейчас ты появилась и… Ты как… как будто у меня появились крылья. Я готова выпрыгнуть в окно и взлететь.

Ан сглотнула, не зная, что говорить. Потом выдавила.

— Ты слишком хороша, чтобы так глупо закончить. И после падения ты будешь смотреться не так хорошо, как сейчас.

Красавица засмеялась этому сомнительному комплименту.

— Ты останешься со мной?

Ан кивнула и убрала с лица сестры растрепавшиеся волосы. Во мраке её лицо превратилось в сизую маску. Запах остался и от него кружилась голова.

— Ты согласна? — Красавица схватила её руки.

— Я подумаю.

Красавица улыбнулась, и ещё раз поцеловала Ан.

— Вместе мы обязательно справимся.

— Хорошо. Я подумаю и мы попробуем, — Ан серьёзно кивнула, и Красавица улыбнулась.

26

Тёплая и свежая кровать — великое чудо. Меркий впервые узнал эту простую истину в десять лет, когда ещё был просто мальчиком Мэттом. Он прожил первые годы своей жизни в восхитительном комфорте и сытости, и не задумывался о том, как ему повезло, пока всё не потерял.

Оказавшись на мягкой перине, он забыл обо всём. О путешествии, о пережитом ужасе. Меркий погрузился в чёрный омут без сновидений и спал всю ночь, всё утро и часть дня. Проснулся он совершенно разбитым вскоре после полудня. Солнце пробивалось через тяжелый шторы на огромном окне во всю стену. Меркий сел на кровати и потёр глаза. Пальцы споткнулись о пустую глазницу.

Монах сгорбился и провёл пальцами по телу. Намедни его осмотрел врач и сообщил, что Меркий совершенно здоров. Об ужасе в городе и гибели каравана напоминали только тонкие полосы шрамов и пятна ожогов, которые по словам врача, он счел бы старыми травмами, если бы не слова чудесно спасшего брата. Тело монаха было здорово и не требовало особого ухода. Возможно, Прародитель был настолько милостив, что исцелил раны страдальца. Мелкий помнил слова бродяжки Ан, что та его немного подлечила, но вряд ли она была способна на такие чудеса.

В отличие от тела, душа Меркия была изранена и растерзана. Только попав в настоящую безопасность, к людям, он понял, как ему плохо. Потеря глаза казалась совершенно незначительно по сравнению с воспоминаниями о случившемся. Хотя его сознание милосердно забыло большую часть, он всё ещё помнил ужас от беспомощности, смех, перекошенные рыла тех, кто убил его братьев и схватил его самого, помнил ужас от невозможности сопротивляться, унизительную боль и ощущение скорого неизбежного конца.

Он просидел несколько минут молча, тупо глядя на падающий свет.

В чувство его привела необходимость послать весточку в родную обитель. Меркий заставил себя одеться, помолиться своим святым покровителям и поблагодарить их за спасение. Он вспомнил удивительные события вчерашнего вечера и задался вопросом, кто его спас на самом деле. Бродяжка Ан была очевидно не обычным человеком или бандитом. Что она на самом деле оставалось только гадать. Вечерняя догадка о том, что она родня Госпоже казалась абсурдной. Благородной крови не осталось, они все покинули этот мир, осталась одна Госпожа. Как бы не хотелось верить в иное, так есть и так будет до перерождения Прародителя.

Поэтому в письме в обители Меркий ничего не написал про удивительные отношения между Госпожой и спутницей каравана. Он коротко описал своё чудесное спасение и, погрызя карандаш, попросил Благодетелей быть благосклонными к Ан, когда придёт её очередь отправлять след за ними. Потом с некоторым удовольствием запечатал конверт печатью госпожи. Не смотря на то, что Госпожа намедни разрешила ему отправить свой отчёт вместе со своей корреспонденцией, его послание дойдёт не быстро. Скорее всего, его отправят обычной почтой через южную переправу и Холмы. Этот путь займёт не меньше двух недель, ответ будет идти ещё столько же. А это значит, что почти месяц Меркий проведёт около Госпожи. Хорошо есть, встречаться с интересными людьми — разве это не счастье? Особенно после года жизни в брошенной на краю мира унылой серой обители среди молчаливых и умирающих монахов. Меркий против воли посчитал даты. Так и есть. Если он задержится на месяц, его послушание в обители закончится, и он сможет вернуться в Холмы. Если он не растеряется и приложит усилия, можно стать наставником, школьным учителем или хотя бы вернуться в качестве такового в семью.

Возможно, его будущее не совсем безрадостно.

Меркий встретился с другими братьями, обитающими в доме Госпожи. Их было трое, они жили тут праздно и бессмысленно, в основном занимаясь обновлением росписей на главной лестнице. Все трое выглядели крайне довольными жизнью и совершенно не страдающими от уединения и невнимания Госпожи, которая редко находила время для беседы с ними. Все трое, как один, норовили поговорить о чудесном спасении брата и судьбе других, менее везучий паломников. Меркий отвечал неохотно, и постарался отвязаться от них побыстрее.

Занятия для него в доме Госпожи не было, и Меркий предался праздному безделью. Сначала он спустился во двор, дабы поговорить с кухонными людьми, но ночью что-то случилось и везде около казарм и скотного двора невыносимо воняло навозом. Глаза резало так, что Меркий, когда ветер подул на него, заплакал и закашлялся. Как ему сказали, когда он спешно отбежал к задней двери дома, чистили канализацию. Меркий трижды проклял того, кто задумал это дело, получил возражение, что у Госпожи были причины для такого приказа, трижды покаялся и решил предаться безделию в огромном саду, куда запах разворошенных навозных ям не долетал.

Сад начинался сразу за домом госпожи и её фруктовым садом. Большой чистый пруд в насыпных берегах окружали дорожки, газоны и аккуратные деревья. Меркий обошел пруд. Когда-то здесь стояли дома. Между деревьями виднелись остатки фундаментов, в декоративном гроте угадывались бетонные очертания, уже виденные Меркием в Городе. То тут то там среди деревьев попадались остатки фундаментов и даже куски целых бетонных стен, спрятанные или выставленные на обозрение, если удавалось придать им живописный вид.

Небо, до этого долго заливавшее землю водой, теперь сияло. Меркий встал около пруда и смотрел то на небо, то в воду, наслаждаясь отражениями стремительно несущихся рваных облаков. Меркий был в состоянии, почти близком к счастью и умиротворению. Будущее, каким бы оно не должно было случиться, его не волновало, а прошлое казалось как никогда более далёким и неважным. Он против воли коснулся пустой глазницы, но почувствовал лишь лёгкую грусть от того, что часть его мира стала темнотой.

Чудесное умиротворение могло продолжаться долго, если бы не появление совершенно неуместного в этом райском месте предмета.

Механический зверь Кел темным пятном на светлой бесконечности мира спустился по гравийной насыпи берега и зашел в воду почти по брюхо. Меркий подумал, что зверь охотится, но утки оставили Кела равнодушным. В ясном солнечном свете были видны все детали чудовища. Некогда чёрная броня была покрыта царапинами и сколами. Между пластин виднелись серые мышцы, точь-в-точь, как если бы кто-то освежевал настоящего медведя. Словно заметив его взгляд, Кел повернулся и посмотрел на Меркия горящими желтыми глазами.