Избранное. Компиляция. Книги 1-11 (СИ) - Пулман Филип
До самого вокзала никто не проронил ни слова.
– Я помогу вам купить билет, – сказал Кубичек, когда они пришли. – Но сначала позвольте еще раз взглянуть на вашу clavicula.
Некоторое время он листал записную книжку.
– Ага, – с удовлетворением произнес он наконец.
– Что вы там ищете?
– Хотел узнать, есть ли кто-нибудь в Смирне. В Константинополе таких, как мы, нет, но если доберетесь до Смирны, вот эта дама сможет вам помочь.
Лира спрятала книжку и обменялась с Кубичеком рукопожатием, слишком поздно вспомнив, что их ладони обожжены.
– Странный у вас выдался вечер в Праге, – заметил ее провожатый, шагая к единственному освещенному окошечку в кассе.
– Но важный. Спасибо за помощь.
Пять минут спустя она уже сидела в спальном купе, одна, уставшая, страдая от боли в руке, но зато живая и ликующая. Теперь у нее была цель и ясная задача. А еще через пять минут после того, как поезд тронулся с места, Лира уже крепко спала.
Глава 21. Плен и побег
Марсель Деламар редко приходил в ярость. Его недовольство обычно выражалось в виде наказания, которое он тайно, холодно и точно отмерял тому, кто имел несчастье ему досадить. И делал это так тонко, что наказанный поначалу бывал польщен, полагая, что сумел привлечь внимание столь важной персоны, и лишь потом понимал все неприятные последствия.
Но Оливье Бонневиль не просто ему досадил. Он отважился на прямое и вопиющее неповиновение, а значит, заслужил показательную казнь. Лучше всего с подобными преступниками управлялся Дисциплинарный суд консистории, и Деламар предоставил в ДСК всю информацию, необходимую для поимки, захвата и допроса Бонневиля, включая и кое-какие факты о его происхождении, самому Бонневилю неизвестные. Этот молодой наглец был вовсе не так хитер, как думал, и выследить его не составило особого труда. По билету, который он купил в Дрездене, можно было проплыть до самого Гамбурга, так что ДСК выставил наблюдательные посты во всех портах на Эльбе. Как только Бонневиль ступил на пристань в Виттенберге, единственный находившийся там агент его опознал, последовал за ним и при первой возможности отправил просьбу о подкреплении в Магдебург, до которого было всего несколько часов вниз по реке. Объект не заметил слежки. Он был жалким любителем, а агент – профессионалом. Проследив, как Бонневиль заселился в дешевую гостиницу, агент уселся в кафе напротив и стал дожидаться прибытия коллег из Магдебурга. Они наняли моторную лодку, а значит, не заставят себя долго ждать.
Большую часть дня Бонневиль провел над алетиометром в душной каюте, наблюдая за перемещениями Пана по городу – от беседы с девочкой из школы для слепых до путешествия по крышам и разговора с другой девочкой в саду. Вторая была куда миловиднее первой. Но тут Бонневиля затошнило, пришлось выйти на палубу проветриться, а когда он снова взялся за инструмент, деймон Лиры уже толковал о философии с каким-то стариком. До чего же было тяжело! Если смотреть, сразу становилось дурно, а если только слушать, местонахождение деймона оставалось неясным. Так что время от времени все же приходилось поглядывать, иначе он бы ничего не узнал.
Гостиничный номер оказался таким же душным, как и каюта на пароходе, с той лишь разницей, что воняло тут капустой, а не машинным маслом. Решив не дожидаться нового приступа тошноты, Бонневиль отправился на прогулку по вечерним улицам. В голове прояснится, а если смотреть в оба, может, он даже выследит этого беглого деймона.
Агент ДСК увидел из кафе, как Бонневиль выходит из гостиницы и направляется куда-то неспешным шагом. На плече у него сидел деймон – какая-то птица, похожая на ястреба, – а в руке была небольшая сумка, но рюкзак остался в гостинице, а значит, рано или поздно объект вернется в номер. Агент оставил несколько монет на столике и двинулся следом.
А Пантелеймон вернулся в сад школы Святой Луции для слепых и свернулся клубком в развилке того же дерева, на котором прятался утром. Он не спал. Весь вечер он наблюдал за освещенными окнами школы и надеялся, что та девочка, Анна, снова выйдет почитать свою книгу. Но было понятно, что надеяться нечего: на дворе холодно и сыро, так что наверняка она останется после ужина в тепле, со своими подругами. Их голоса долетали до Пана через темную лужайку.
Он задумался о Готфриде Бранде и Сабине – как они там, в этом высоком доме с пустым чердаком? Может, до сих пор ссорятся? Пан корил себя: надо было задать Бранде другие вопросы. Надо было попытаться поговорить с этим его таинственным деймоном, овчаркой Козимой. И, самое главное, не надо было так обращаться с Сабиной. Следовало проявить терпение. В чем-то она была очень похожа на Лиру… И от одной этой мысли Пана скрутила тоска. Лира, наверное, так и живет в «Форели»… беседует с Малкольмом… И с ними деймон Малкольма, Аста, прелестная золотисто-рыжая кошка… Пан представил себе, как Лира нерешительно протягивает к ней руку, прекрасно сознавая, что стоит за подобным жестом. Но нет, невозможно! Пан сразу отбросил эту мысль.
Но вернуться к ней, не разыскав того, что искал, он не мог. Он не понимал, что делать, и не находил покоя. Впервые за все время он задумался, что же он сам имел в виду, когда говорил о воображении Лиры. Непонятно… но ясно, что возвращаться без него нельзя.
Нет, так он никогда не уснет! Его сейчас раздражало все, и он сам – в первую очередь. Пан встал, потянулся, перепрыгнул на стену и выскочил из сада на темную улицу.
Бонневиль между тем шагал в сторону главной церкви, заглядывал в каждый переулок и рассматривал каждую крышу. Чтобы не привлекать внимания, он старался выглядеть как турист или студент, изучающий архитектуру. В какой-то момент он даже подумал, не достать ли блокнот и карандаш, но на улицах сгущался туман, а в такую погоду делать зарисовки никто не станет.
В сумке, рядом с алетиометром, лежала сеть из угольного шелка, необычайно прочная и легкая. Этой сетью он изловит деймона девчонки, потом отнесет в какое-нибудь уединенное место и допросит. В мыслях Бонневиль уже видел, как это происходит: он много тренировался и наловчился обращаться с сетью так искусно, что немало огорчался из-за того, что некому продемонстрировать свое мастерство.
В кафе на главной площади Бонневиль заказал стакан пива и сел, оглядываясь и прислушиваясь к разговорам.
– Этот старик, – тихонько сказал он своему деймону. – Старик на чердаке.
– Мы с тобой уже слышали похожие рассуждения. То, о чем он говорил… Должно быть, он какая-то знаменитость.
– Я пытаюсь понять, где он живет.
– Думаешь, тот деймон до сих пор с ним?
– Нет. Они беседовали совсем не по-дружески. Деймон в чем-то его обвинял.
– Как будто этот старик сделал что-то плохое его девчонке.
– Ну да.
– Думаешь, он еще к нему вернется?
– Может быть. Хорошо бы выяснить, где этот дом.
– Мы сами могли бы с ним поговорить.
– Ну-у, не знаю, – протянул Бонневиль. – Не факт, что старик знает, куда пошел деймон. Говорили они не по-хорошему.
– А вдруг та другая девчонка что-то знает? Может, она – его дочь.
Эта мысль пришлась Бонневилю почти по душе. Он умел обращаться с девчонками. Но, подумав, он покачал головой и сказал:
– Пустые догадки. Нужно сосредоточиться на нем самом. Сейчас я кое-что попробую…
И он сунул руку в сумку. Ястребиха, вместе с ним страдавшая от дурноты, воскликнула:
– Нет-нет, не сейчас!
– Я не собираюсь смотреть. Только послушаю.
Она покачала головой и отвернулась. В кафе было еще с полдюжины посетителей, в основном мужчины средних лет, явно расположившиеся тут на весь вечер. Кто беседовал, кто курил, кто играл в карты – и никому не было дела до незнакомого молодого человека за столиком в углу.
Бонневиль положил алетиометр на колени, обхватил его обеими руками. Ястребиха перелетела со спинки стула на стол. А он закрыл глаза и потянулся мыслями к Пантелеймону. Сначала удалось вызвать только зрительный образ, и ястребиха негромко предостерегла его:
