Тимофей Печёрин - В режиме отладки
Но то, что предостерегало соотечественников Радвана, всеми остальными могло вообще не приниматься в расчет. Особенно выходцами из иного мира, достать до которого — руки коротковаты. Вот об этом отставной лейтенант Негляд и не успел подумать, когда связался с эльфами. Связался по привычке, увидев в остроухих не более чем очередных заказчиков.
— Наш закон, — не преминула плеснуть масла в огонь Лорентиль, — допускает использование себе в помощь обитателей варварских миров… ну, вроде вашего. Однако считать себя должным даже тем из аборигенов, что помогли, категорически запрещается. И знаешь почему? Потому что чувство долга рождает верность, а быть верным сразу и своей расе, и кому-то из чужаков нельзя. Приходится выбирать. И выбрав родной мир, ради его безопасности… сам понимаешь.
Сделав секундную паузу, словно давая собеседнику возможность переварить услышанное, беглянка продолжила.
— Так что грядущий расклад очевиден: ты можешь хоть сейчас отвести меня к своим нанимателям. Притащить за шиворот… видишь, ствол-то я убрала, а значит, уже неопасна. И когда ты так сделаешь… мне-то, быть может, даже сохранят жизнь. Если у узурпатора будет хорошее настроение, и он удовольствуется… ну, скажем, превращением меня в дерево. Но вот для тебя, дорогой варвар, подобных вариантов не предусмотрено.
— Ладно, — Радван вздохнул, — пес с тобой. И со всеми вами, выродки ушастые. Все равно сделки не было, так что…
— Так что сделку предлагаю тебе теперь я, — поспешно произнесла Лорентиль, — причем награда за нее такая, что никакие деньги ее не перевесят. Я говорю о твоей и моей жизни.
— Насчет твоей жизни могу дать совет: обратись лучше в полицию. Коли уж тебя преследуют, собираются похитить или убить. Это уголовные статьи, знаешь ли. А о моей — не волнуйся. Я выхожу из игры.
— Так я о твоей и не волнуюсь, — парировала эльфийка, — волноваться стоит тебе. Независимо от того, договорился ты с посланцами узурпатора или не договорился, выполнил их задание или нет — все равно. Ты узнал слишком много, чтобы оставлять тебя в живых.
А насчет полиции вот что скажу: да, кого-то ловили. И даже на моих глазах. Когда двое узурпаторских прихвостней заметили меня на улице… хорошо, хоть далеко отсюда. Ну, заметили-то они, заметили, да только сделать ничего не успели. Столкнулись с патрулем.
Беда в том, что всех переловить не получится. А значит, рано или поздно кто-то из бывших сородичей доберется-таки до меня. Или узурпатор найдет другого наемника: вроде тебя, но еще легковернее. Благо, вашему брату не страшна никакая полиция.
Печально усмехнувшись, Радван вынужден был признать: его собеседница была права, если не на все сто, так хотя бы близко к этому. И полиция не всемогуща — особенно в нынешнее время. Будь иначе, в охотниках из числа бывших вояк и нужды бы не возникло. И сидением в обороне войну выиграть невозможно; действия же эльфов в чужом для них городе и мире сильно смахивали хоть на маленькую, но войну. Требовалось не ждать защиты ни от полиции, ни вообще от кого-либо; следовало нападать, бить. И посильнее.
А главное: полиция действительно никоим образом не могла помешать охотнику на людей — независимо от стороны, им занимаемой. Напротив: как раз охотник мог рассчитывать на помощь правоохранительных органов. Особенно если с кем-то из их сотрудников он знаком лично. Именно помощь Радван надеялся получить, доставая из кармана видавший виды мобильник и набрав номер Яромира Елача. Сослуживца в рядах Сил Обороны во время гражданской войны, а ныне капитана полиции.
— Ало, Яр? — начал Радван, когда, после пары гудков, на его звонок все же ответили, — здорово! Как служба? Как сам? Хочу вот спросить у тебя: на днях в участок к тебе иностранцы не попадали? Такие, чтоб ни паспорта, ни пропусков, ни других документов. И вида, знаешь, такого… хм, женоподобного слегка.
— Да есть один, — ответили с другой стороны трубки, — пришлось даже в одиночку его перевести. Чтоб другие не покушались. Однако уж сопротивлялся, падла — как зверь.
— Хорошо. Попридержи его для меня, будь добр. Скоро подъеду.
* * *— И надолго он у тебя? — спрашивал Радван, пока они с Яромиром ждали привода арестанта-эльфа в комнате для свиданий. Так, с толикой романтики, в участке именовалась камера три на четыре метра с давно некрашеными стенами и крохотным, почти не пропускающим свет, окошком. Мебелью в ней служил дощатый и потемневший от времени стол, что помнил, наверное, даже последнего из королей страны. Живьем помнил, возможно, и лично знавав этого монарха-неудачника, свергнутого восставшим народом и упрятанного в кутузку. А в итоге, разумеется, казненного. Без малого семьдесят лет назад.
— Нет, конечно, — не просто ответил, а вроде бы даже посетовал капитан Елач, — обычный административный арест: продержать нарушителя пару недель, а затем выдворить из города на все четыре стороны. Желательно, подальше… А еще лучше, если б за городом эту падаль поджидал кто-то вроде тебя. В полной боевой… тогда бы и мне работы поубавилось, и на улицах спокойней стало.
— Увы, — Радван изобразил виноватую улыбку, вышедшую малость дурашливой, — ты меня знаешь: я с безоружными не воюю.
— Знаю, — вздохнул Яромир, — это и плохо.
Сам-то он на сей счет не заморачивался. И души тех, кого в сводках принято сухо именовать «жертвами среди мирного населения», ни лейтенанта, ни теперь уже капитана Елача совсем не тревожили. Главным для него было — выполнить приказ, решить боевую задачу; цена же значения не имела. Ибо, как любил повторять сам Елач: «на войне свои законы».
Справедливости ради, сорвиголовой он никогда не был и результатов, как правило, добивался. Хотя поведением своим то и дело вызывал зубовный скрежет командования… да и карьеру военную, в конце концов, все-таки загубил. Когда нагрянул со своим взводом в небольшую деревню, где фундаменталистов не поддерживал, кажется, лишь пастушок-полудурок.
Ту деревушку Елач сотоварищи только что вверх дном не перевернули — и все из-за одного-единственного, зато на редкость назойливого, снайпера. Еще в гастрольную программу входили допросы с пристрастием, показательные расстрелы наиболее подозрительных селян, и конечно обещания куда более суровых кар: ковровых бомбардировок, напалма или применения реактивных систем.
Менее чем через неделю Елач проснулся знаменитым: его большое фото в полевой форме красовалось на передовицах ведущих газет. Иностранных. Без всякого суда назвавших лейтенанта Сил Обороны военным преступником. Более всех расстарались тогда щелкоперы то ли из «Времен», то ли из «Вечернего курьера», придумав ему прозвище «Рудагорский мясник». Не поленились, даже название местности выучили…
