Наталья Болдырева - Ключ
Послышалось нечленораздельное мычание, я сообразил, что Рол еще не отошел от утренних возлияний. Прокашлявшись, домовой пояснил:
— Приняв участие в судьбе молодого человека, я не считаю себя в праве оставлять его без поддержки. К тому же предпринятое мной путешествие носит временный… даже вынужденный характер. У меня есть дом, куда я твердо намерен вернуться. — Послышался горестный вздох хозяина. — Однако, — здесь была выдержана веская пауза, я так и видел, как домовой надувается многозначительностью, — я понимаю ваше положение. Такое крупное хозяйство…
— И растущее, господин домовой, у меня есть еще две таврены, и я думаю прикупить четвертую!
— Даже растущее, — согласился Рол, — трудно вести одному. Пожалуй… Я пошлю письмо племяннику. Мальчишка вырос. Негоже ему сидеть на шее у родителей. А пока он не приедет, я, возможно, смогу помочь вам в чем-то. Конечно, насколько это не будет мешать научной работе, которую я веду.
— Вот спасибо, господин Рол! Уважили вы меня, уважили! Даже и не знаю, как вас благодарить. Так что прошу, будьте моими гостями. И вы, и парнишка ваш.
Представив, что Рол сейчас вытянется на табурете и, протирая очки, начнет строить сложнейшую фразу полную достоинства и любезности, я поднял руку и решительно постучал в дверь.
Лучше бы я ушел бродить по городу. Стоило мне переступить порог комнаты, как Рол, уступивший табурет гостю и чинно взгромоздившийся на подоконник, поманил меня пальцем.
— Великолепно! — Я замер, подумывая о бегстве, настолько довольным выглядел домовой. — Мы ждали тебя. Хозяин, — трактирщик приподнялся на табурете и изобразил нечто вроде поклона, я нерешительно кивнул в ответ, — любезно предложил нам стол и жилье за мое покровительство дому и небольшую помощь по хозяйству.
— Понимаешь, сынок, — на фамильярное обращение я внимания не обратил, просто прошел мимо, к кровати, и принялся стаскивать новую, купленную вчера в лавочке специально для выгодной рекомендации моей персоны на должность писца, рубаху, — подвал у меня затопило, городские власти-то канализацию починили, а стоки в подвалах велят за свой счет чистить.
— Угу, — я вынул выцветшую косоворотку, которую когда-то подарила мне Рокти и с которой я в душе уже простился, — поесть мне потом дадут? Я, между прочим, целый день работал.
Когда через два часа, подталкиваемый снизу хозяином, я, кряхтя, выбрался из подвальчика, то дал себе слово никогда больше не соглашаться на авантюрные предложения Рола и всегда платить за постой только живыми деньгами. В сапогах хлюпала вода, рубашка липла к телу и неприятно холодила взмокшее тело. Нинель улыбалась, глядя на нас:
— Раздевайтесь! Я вам тут приготовила воды умыться и белье чистое.
Хозяин уже вовсю обливался, тряс головой и шумно фыркал. Я с тоской поглядел на грязную воду, стекавшую в лохань.
— Нинель, будь ласкова, слей мне.
Девушка закатала рукава, обнажив тонкие хрупкие руки и прозрачную кожу. С трудом подняв полный ковш, она запрокинула голову, откидывая на спину снежно-белые пряди. Я с удовольствием почувствовал на разгоряченной коже теплую влагу. Старуха, холодно и невидяще глядя из-под густых серых бровей, подала кусок полотна — вытереться, и чистую рубашку. Хозяин, разломив круглый золотистый хлеб, протянул половину мне и завел надоевшую еще в подвале песню о дурной и бедной своей жизни. Пропуская его стенания мимо ушей, я вплотную занялся ужином, после двух часов работы по колено в воде страшно хотелось есть.
Гомон, доносящийся из общего зала, внезапно усилился, послышались звуки падения и дружный гогот. Открылась дверь и в кухню, чертыхаясь и пытаясь выпростать ногу из табуретки, влетел Анатоль. Скромный архивариус в потертых холщовых штанах преобразился до неузнаваемости. Черный костюм со звездой, туфли с перламутровым блеском, лихо сдвинутый на ухо берет с пышным белым пером, завитые рыжие локоны, опускающиеся на широкий воротник — я замер, не донеся ложки до рта.
— Ужинаешь? Правильно. Там не дадут. Скупые все.
— Где это «там»?
Анатоль оставил табуретку, уставился на меня озадаченно:
— Вот те на! А вечер?
Признаться, я начисто забыл о давешнем нашем разговоре.
— Нет, Анатоль. Не пойду я никуда. Сам посуди, в каком я виде? Извозился, как черт. От меня за милю болотом разит. Если не чем похуже.
Нинель уже помогала Анатолю высвободить застрявший башмак. Каблук цеплялся за перекладину и никак не поддавался.
— Тем лучше! Дамы любят! Раньше — амбра, теперь — болото. Или что похуже. Романтика!…- Анатоль радостно осклабился, когда Нинель бесцеремонно стянула с него башмак, тот сразу упал на пол, освободив Анатоля из ловушки. Прыгая на одной ноге, Анатоль расстегивал тугие новые пряжки и подмигивал улыбающейся девушке. — Нимфа!
— Здесь костюм. — Он, наконец, обулся и перестал беспорядочно скакать по комнате, похлопал по тугому свертку под мышкой. — Размер твой. Сапоги свои наденешь. Главное — каблук есть. Писк моды!
Со школы не терплю подобных мероприятий. Слушать пустые бабские разговоры, молчать, мучительно подыскивая подходящую тему, курить на балконе, делая вид, что это тебе нравится… Здесь было еще хуже: здесь табак не курили, здесь его нюхали, оглашая пространство оглушающими чихами. Я шокировал дам тем, что скрутил папироску и выкурил половину — табак был необычайно крепок, но все же приятен — и решил, что мои светские обязанности на сегодня исчерпаны, выбрал себе кресло поглубже и, удобно устроившись, погрузился в созерцание.
Вечер начался достаточно живо, веселье было всеобщим, а настроение приподнятым, но вскоре, как это и происходит на подобного рода вечеринках, разговоры зашли в тупик, поток свежих шуток иссяк, всевозможные игры затевались уже по третьему кругу. Графиня, немолодая, но все еще привлекательная вдовушка, оказывавшая Анатолю недвусмысленные знаки внимания, отчего у того лицо становилось такого же морковного цвета, как и волосы, видя уныние среди гостей, хлопнула в ладоши, привлекая внимание, и объявила:
— Сегодня мы едем к Ведьме, господа!
Анатоль, почуяв возможность спасения, засмеялся:
— Браво! Неподражаемо! Действительно оригинально!
Я ухмыльнулся, сообразив свою роль в мелкой интрижке Анатоля. Остальные заметно оживились. Ведьма. Это действительно звучало привлекательно.
У крыльца особняка нас уже поджидали экипажи, но долго ехать нам не пришлось. Графиня затащила Анатоля в свою карету и я не посмел бросить друга. Взяв под локоть старого и потому — детски непосредственного придворного, я помог ему взобраться по ступеням откидной лесенки, и мы заняли два места напротив. Всю короткую дорогу старичок пытался рассказать нам какой-то древний анекдот, но, постоянно отвлекаясь на посторонние темы, не сумел добраться и до половины.
