Танит Ли - Владычица Безумия
Так обстояли дела или иначе, но это был странный знак любви. Ибо ничем иным, нежели знаком любви, этот камень являться не мог.
Новые сумерки Совейз встретила по-прежнему посреди болот. Камень лежал в складках ее одежды, надежно припрятанный. Мысли Совейз витали где-то очень далеко. Аметистовое небо отражалось в аметистовой воде, и гигантским самоцветом выходила из камышей бледно-лиловая луна.
Около полуночи девушка нашла себе местечко посуше и прилегла на несколько коротких часов отдыха. И ей явился сон, подобный тому сну, который она видела еще пребывая в утробе матери — ибо была зачата не как обычный ребенок, чей разум спит до самого момента рождения. Нет, она видела мир глазами Данизель, слушала ее сказки, смотрела ее сны. И проснувшись теперь, Совейз призвала к себе зверя — из каких-то иных стран или из каких-то забытых легенд, или просто соткав его из предрассветной дымки. Огромной птицей пересек он мутный лик заходящей луны и спустился в болота, напугав лягушек и подняв истошный лай среди диких псов. Он подошел к Совейз — огромный крылатый лев жемчужно-голубого цвета, с синей гривой, с золотыми глазами на умной, немного задумчивой морде. Этот зверь приснился когда-то Данизель. Теперь ее дочь сотворила его — или его подобие — наяву.
Совейз вскарабкалась на белую спину и села, скрестив ноги, между двух огромных крыльев.
Но куда же ей было идти? Она безмолвно переговорила со своим конем, обращаясь прямо к его разуму, вкладывая в его память те картины, которые помнила она. Он раскинул бесшумные совиные крылья, сильные, как ветер, подпрыгнул на мощных лапах — и взлетел, оставляя далеко внизу и позади болота и дельту реки.
Сны. И куда же ей было еще отправиться, если не в Белшавед?
6
Прошло всего несколько лет, — не так уж много даже на людской счет, — с той ночи, в которую, как говорят, куски луны разбились о землю: с той ночи, в которую умерла Данизель, а Азрарн объявил войну Чузу и забрал с собой синеглазого ребенка. Однако этого времени оказалось достаточно, чтобы белый цветок завял и погиб под натиском песков пустыни.
Белшаведу Священному, Сосуду Богов, выпал злой жребий. Судьба города была решена в тот самый миг, когда Азрарн обратил на него внимание. И теперь, заброшенный и необитаемый, встречал он ту, которая неслась через рассветное небо, догоняя уходящие на покой звезды. Ветер времени оборвал лепестки с цветов каменных башен Белшаведа. Песок и сухие листья засыпали мраморные плиты мостовых, ибо магические машины давно рассыпались и развалились на части, так что больше некому было убирать мусор. Дорога, что вела через дюны, замолчала навсегда, некогда зеленые рощи, окружавшие город, превратились в черные остовы, а прекрасные статуи разбились или просто оказались погребенными под песком. Ворота Белшаведа давно свалились со своих позолоченных петель, и ни одного стекла цвета летнего неба не осталось в окнах. Сокровища города давно растащили разбойники, драгоценные реликвии превратились в обычную пыль. Центральный храм пострадал сильнее других — с него ободрали все золото, сорвали драгоценные пластины даже с алтаря. Ходили слухи, что те, кто поживился сокровищами города, не зажились на свете, ибо да будет проклят тот, кто посягнет на святыню. Воры и в самом деле не заживались, но совсем не по этой причине: проклято было само золото, проклято Азрарном, который поклялся стереть Белшавед с лица земли. Он вполне сдержал слово: город походил на песчаный замок, некогда красивый и величественный, возведенный на берегу и забытый. И первая же волна прилива превратила изящное строение в обычную груду песка. Ничего волнующего и таинственного не было в развалинах Белшаведа. Просто унылая груда песка и камней. Разбитый Сосуд Богов, никому не нужные черепки.
Однако этим утром в проеме ворот, прямо на замолчавших плитах дороги, сидел Повелитель Кешмет в своей залатанной парчой огненной одежде, и наигрывал на флейте что-то легкомысленное.
Светлеющее небо перечертила птица. Она летела слишком высоко даже для орла — чуть выше утренней звезды. Приглядевшись, в ней можно было узнать синегривого льва. Он приземлился недалеко от входа в город, и Совейз ступила с белой спины на мощеную плитами дорогу. Кешмет даже не поднял головы ей навстречу. Песенка флейты летела над песками как ни в чем ни бывало. Совейз подошла так близко, что ее тень коснулась края распластанных на плитах красных одежд, и почти пропела:
— Вот в солнечных лучах, ткущих ловушку для ветра, стоят заброшенные стены Белшаведа. И кто же еще, как не сама Судьба может сидеть здесь и наигрывать на костяной флейте перед двойными воротами Священного Города?
Кешмет, Князь Рока, отнял флейту от губ и заметил в пространство:
— Ну, ворот, двойных или каких-либо еще, тут уже давно нет. И флейта у меня вовсе не костяная.
— Скажи мне, четвертый Повелитель Тьмы, — проговорила Совейз, — почему ты здесь?
— Потому что колесо Судьбы находится в постоянном движении, и то, что когда-то было вверху, рано или поздно окажется внизу. Это закон. Воззри на Белшавед, опустившийся вниз вместе с поворотом колеса. Ниже опуститься нельзя, и поэтому я здесь, дабы отметить этот предел.
— Но почему именно в этот час?
— Потому что, — ровно ответил Кешмет, — потому что ты пришла сюда в поисках своей судьбы. И ты найдешь ее здесь. Или по крайней мере часть ее.
— И что это за судьба?
— Не допрашивай меня, Совейз-Азрарна, дочь Князя Демонов. Я не знаю твоей судьбы, я всего лишь покажу ее тебе.
Он поднялся на ноги, спрятал флейту (которая, кстати сказать, была вырезана из светло-зеленого нефрита), и с галантным поклоном протянул руку Совейз, приглашая ее войти в город.
— Позволь мне, — проговорил он, — показать тебе могилу твоей матери.
— Нет, — ответила Совейз, отпрянув, как от змеи, и ее лев с глухим рычанием подошел поближе.
— Как хочешь, — пожал плечами Кешмет. — Хочешь — иди за мной. Хочешь — оставайся здесь.
С этими словами он повернулся и вошел в ворота, а оттуда направился вдоль одной из улиц.
— Лично я хочу навестить ее, — услышала Совейз его голос. — Ибо твоя мать, Даонис-Эзаель, Душа Луны, была моей прилежной ученицей. Поскольку, конечно же, являясь не простой смертной, так или иначе должна была столкнуться с тремя из нас: с безумием, которое было у нее в крови, ибо ее мать излечилась от безумия только с приходом кометы; с собственной судьбой и со смертью. Только Зло, чьим началом является четвертый Повелитель, ничего не могло поделать с Данизель. И поэтому она, разумеется, стала наперсницей Зла.
