Виталий Бодров - Весь мир на блюдечке сметаны
— Не надо кричать на девушку, — грозно прорычал трактирщик, пытаясь раздуться от гнева. Выходило смешно — как раздутая лучина. А вот голос грозный, такой и князю в пору. — Места у нас глухие, народ заходит только пива попить, а пожрать норовит дома. Ясно вам?
— Пожрать нету? — искренне огорчился богатырь. Что там ели-пили местные, его совершенно не волновало, а вот желудок требовал сове. И настойчиво.
— Готового ничего, — сознался трактирщик. — В подвале есть колбаса, сыр, копенное мясо, соленья. Пойдет перекусить, пока сготовим чего посущественней?
— Тащи! — воспрял духом Хреногор, слегка меня успокоив. Прямо сейчас трактир разносить не будут — чего ж еще желать?
— Что приготовить? — спросила разносчица.
— Все! — решительно сказал богатырь. — Поросенок есть? Зажарьте! Гусь? Запеките! Зайцы или кролики? Лосятина-оленина? Готовьте все, что не съем, с собой заберу. А пока все это будет готовиться, несите пиво с рыбой — или с раками, если есть — и холодные закуски.
Пиво принесли сразу, закуски — чуть позже. Со второй кружки меня слегка развезло, все-таки, весь день в седле, да и бой с Соловьем немало сил отнял, пусть и участвовал в нем в качестве тополиного пуха.
Пиво было восхитительным. В нашей деревне варили куда хуже, или только мне такое подавали? Вполне возможно, наши пейзане меня не слишком любили, знали ведь, кто моя бабушка. Боялись, тронуть не смели, но гадость за спиной сказать — всегда пожалуйста.
Как там они сейчас, бедолаги? Знахарь у нас слабый, ни тучи призвать, ни серьезную хворь одолеть не в силах. Так, по мелочи что-то может — зуб заговорить, рану вылечить или укус змеиный, птиц от полей отвадить. Ну, и стандартный набор — отвороты-привороты-ворожба, сглаз, порча, проклятия и снятие всего упомянутого.
А сейчас дожди нужны, землю влагой напитать, не будет их — колос в силу не войдет, урожая не будет. Тучегонителем знахарь наш сроду не был, не по его силам такие наговоры. Стало быть, впроголодь мои соседи пейзане жить будут на следующий год. С голоду, понятно, не помрут, лес рядом, река тоже, но пояса затянуть придется. И хорошо бы не на шее знахаря, он-то ни в чем не виноват…
Принесли закуски — мясо, сыр, колбасы. И еще пива в глиняных кружках с шапками пена над выщербленным краем.
— Считаешь, надо было взяться за оборотня? — голос богатыря звучал так негромко, что я едва его расслышал. Тяжелый гул голосов скрадывал все звуки, кроме тихого шипения пены, когда я подносил кружку к губам.
— Нет, — сказал я. — Он не убил ни единого человека, даже деревенские это признают. Значит — что?
— Что значит? — повторил богатырь.
— Одно из двух. Или это истинный оборотень, из тех немногих, что могут сохранять сознание и речь в образе волка, или…
— Или? — богатырь приложился к кружке, не отводя от меня вопросительного взгляда.
— Или нет никакого оборотня, — закончил я.
— То есть как? — изумление Хреногора было до того сильным, что он отставил кружку в сторону. — Ты думаешь, все эти пейзане нам врали? Зачем?
— Вот представь, — я сделал очередной глоток, чтобы смочить горло. — Жена, любовник, приходит муж, любовник сбегает через окно. Ночь, темно, кто был — не видно. Естественно, вопрос жене — кто был, говори, паскуда, а то убью. И за топор. Представил?
— Чего тут представлять, — богатырь расплылся в улыбке. — Я и сам, случалось… со второго этажа… то от мужа, то от отца…
— Так вот, скажи ему жена правду или промолчи, как немой Герасим, зарубил бы на месте. А если скажет — оборотень, дракон или там, демон?
— Будет чесать в затылке, — сообщил богатырь. — Я точно бы озадачился.
— Вот именно. Чесать в затылке, удивляться и выспрашивать подробности. Чай, не каждый день оборотни в дом заглядывают. Бабу, понятно, не убьет уже — ярость схлынула, кровь в мозг не стучится. Вожжами слегка поучит — и будет с нее.
— Но по всей деревне трепать не пойдет, — возразил богатырь.
— Не пойдет, — согласился я. — Только они же не шепотом беседовали, полдеревни слышало, как такая-то с оборотнем покувыркалась. Женское любопытство — страшная сила, как думаешь, будут ее кумушки деревенские про то, про это расспрашивать?
— Непременно, — ухмыльнулся богатырь. — Иначе и быть не может.
— А что она им ответит на вопрос, хорош ли как мужик?
— Что все деревенские вместе взятые и в подметки не годятся, — Богатырь осушил кружку и грохнул ей об стол. — Хозяин! Еще!
Тощий кивнул, сказал пару слов разносчице, судя по некому сходству, дочери.
— А бабы как — завидовать будут или нет?
— Не то слово завидовать, убить готовы будут. — Хреногор ловко подбросил небольшой кусок копченого мяса, поймал ртом. — Так к чему ты это ведешь? Не тяни, я уже устал ждать, пока ты свою сказку закончишь.
— В какой-то момент одна из них скажет, что оборотень и к ней ходит, остальные еще сильнее завидовать станут. Потом еще одна сообразит соврать, за ней другая… Те, к кому перевертыш не заглядывал будут чувствовать себя ущербными, и постараются, чтоб остальные бабы об этом не узнали — стыдоба-то какая, даже оборотень не польстился. А что никаких сил, да и времени стольких баб разом обслуживать, никому и в голову не придет — зверь колдодейный, кто его знает, на что способен.
— Складно-то как выходит, — богатырь в изумлении покрутил головой. — Вроде как и быть по-другому не могло. Умен ты, дядька Совран, ничего не скажешь. Сам-то как думаешь, бабы все придумали, или впрямь истинный оборотень шалит?
— Не знаю. Выдуманного зверя не увидишь, истинного тоже не каждому дано. Я, к примеру, смог бы при некоторой подготовке. Но вот осилить — нет. Тут серебро не главное даже, ты в него той же стрелой попади еще. Даже для богатыря достойный противник.
— Ты меня на что подбиваешь? — поинтересовался Хреногор.
— Ни на что, — испугался я. — Вот скажи мне, дядька хороший, если б тебя деревенские не оборотня поймать попросили, а просто мужика, что всех баб в деревне перелохматил, взялся бы?
— Конечно, нет! — возмутился богатырь.
— А в чем между ними разница? Особого вреда не причиняет, а что до баб охоч — так не убивать же за это?
— Нет, конечно, — согласился богатырь. — Хотя разок пнуть не отказался бы. Просто из зависти, это надо ж — всех баб деревенских подгрести! Ладно, я тебя понял, и совесть моя спокойна. Еще по пиву?
Я задумался. Желание выпить по кружечки только усилилось, но я прекрасно понимал, чем это может закончиться — нелегким утренним похмельем. Но уж больно хорошо сидели, встать прямо сейчас и уйти — все равно, что песню оборвать на середине припева.
