Евгения Кострова - Лазурное море - изумрудная луна (СИ)
— В нескольких милях отсюда есть небольшой город, — говорил Анаиэль, пододвигая к девушке чашу горячего жасминового чая по поверхности стеклянного сиреневого стола, на которое падало отражение витражей, изукрашенное искусными восточными узорами цветов, и темно-алые очертания повторяли орнаменты, и на лиловых украшениях проходили золотые прожилки от проскальзывающих солнечных лучей.
— Наконец-то избавимся от лишнего груза, — снисходительно произнес металлическим голосом темноволосый мужчина, неприятно усмехнувшись уголками разбитого рта, поглаживая рукой широкие костяные ножны своего высокого меча и не отрывая острого кобальтового взгляда от девушки. Такое орудие могло разрубить пополам песчаного зубра и разъяренного тигра, а если учесть с какой титанической силой человек наносил удары, сам воздух от одного взмаха гигантского меча превращался в рассекающее лезвие, способное разбить гранитные камни вдребезги. Он восседал на софе из темной древесины, и холодный металл его новой механической руки был пресыщен пеплом и дымом, а на фалангах свинцовых пальцев поблескивали священные древние руны из платины, выведенные изумительным каллиграфическим арабским почерком. Иветта знала всего несколько символов, выгравированных золотом на указательном пальце мужчины, и словно почувствовав ее взгляд, человек поднял свое ястребиное и жестокое лицо. Но если черты его оставались непроницаемо спокойными, то в глазах поселилась такая ярость, что от одного такого случайно брошенного взора, она готова была застыть и повиноваться любой его мысли. На нем была небрежно расстегнутая шелковая туника с затканным золотом воротником и длинными рукавами, изукрашенными вышитыми огненными птицами. Открытый ворот оголял могучую грудь, испещренную белесыми шрамами, и на его темно-бронзовой коже, они представлялись ей белыми высеченными хребтами. Мускулистые ноги обтягивали узкие черные брюки из той же дорогой материи, и на бедрах висел кинжал с изумрудной рукоятью. По-своему этот человек был красивым, но складки теней, блуждающих в его глазах настолько будоражили все чувства, что Иветта готова была поклясться, что кровь ее холодеет все сильнее от каждой проведенной рядом с ним секундой. Тело бросало в холод, и в неистовый жар, и возбужденный страх проходил ледяными шрамами от кончиков пальцев, поднимаясь до самых локтей, хотя огонь в камине распалял тепло так, что даже каменные стены становились теплыми, стоило лишь к ним прикоснуться, будто те горели изнутри.
Ее собственное винно-красное платье маковым флером спадало на пол, и длинный шлейф тянулся кровянистой тропою по мраморным половицам, придавая волосам тон черной смолы, а глазам цвет расцветшей гвоздики, и в тени оттенок сменялся от бледной мяты до пылающего медового нектара.
Анаиэль бросил холодный взгляд в сторону своего прислужника, синева его васильковых глаз стала столь глубокой, что напоминала бездонную впадину под массивами океанских вод, и угольные ресницы Тора медленно опустились под давлением незримой силы, что пала тяжким и болезненным грузом на его плечи, приковав духовными цепями. Его величавую фигуру обволакивали волны гнева и губительного презрения, оно просачивалось через его кожу, высвобождаясь в воздухе дымом и иссиня-сизым холодом, оставляющим поцелуи на острых бриллиантовых камнях, свисающих с высоких люстр на потолке, в голубых огнях, поднимающихся со свеч в золотых канделябров. И Иветта видела, как вороньи черные крылья ниспадают на его одеяние, застилаю мрамор ковром буро-темных тюльпанов, что были темнее черноты.
— Эта девушка достаточно привнесла нам невзгод с тех пор, как мы нашли ее, — в глазах его вспыхнул огонь, заблудшая искра пламени в совершенном мраке, и платиновые пальцы сомкнулись в железный кулак, и на золотых виражах аканта заиграли изумруд и жадеит.
— Первый господин, — с еле слышным придыханием и мольбой обратился он к мужчине, что неспешно подходил к столу с тяжелым хрустальным подносом, заполненным чашами и драгоценными пиалами, от которых поднимался таинственный пар багрянца и голубого фианита. — Я прошу лишь Вас быть благоразумнее и последовать моему совету, оставить ее в первой же деревне, что попадется нам на пути, даже если она вымерла, люди сгинули прочь в пустыне, а в колодцах более не осталось и капли воды, и земли населены плотоядными призраками. Мы ничего не знаем о девушке, у которой нет даже защитных рун на теле, — он произнес это с таким отвращением, что у Иветты скрутило живот, и она прикусила зубами язык до крови. И чувствуя на себе давление его непобедимого духа, она опустила голову, продолжая мысленно про себя повторять слова спокойствия и заклинать о молчании, тогда как в глубине души уже встрепенулась тенистая лавина. — Найденная в проклятых землях женщина, не принесет ничего кроме новой череды страданий и несчастий, которых в достаточной мере и сейчас хватает на нашем пути, — продолжил Тор, вставая с черно-базальтовой софы. При этих словах Анаиэль обаятельно улыбнулся, закрывая глаза и расставляя на столе склянки с чопорно-синей жидкостью, чернила и краски в хрустальных высоких фужерах, а когда руки его поставили запыленный прямоугольный сундук, украшенный изразцами, он мягко подул на шалфейно-зеленые и серо-синие декорированные рельефы на черной поверхности, и в воздухе заплясали бриллиантовые крупицы.
— Я услышал тебя, Тор, — спокойно произнес Анаиэль, так и не подняв на него взгляда, с предельной осторожностью и чуткостью изучая письмена у основания таинственного ларца. — Если ты не возражаешь, то я хотел бы, чтобы ты остался здесь и помог мне, если Иветте будет слишком больно. Мы не можем оставить ее без защиты, и не должны осуждать человека за нищету и неспособность заклеймить себя святыми рунами.
Он провел указательным пальцем по воздуху, очерчивая голубые иероглифы, отчего золотые замки отомкнулись, и по залу разнесся эхом мягкий щелчок.
Иветта молчала, но губы ее раскрылись, и на лбу появилась легкая испарина, когда он поднял перед собой алмазные тонкие шпицы с заостренными иглами на конце, такими инструментами наносили на тело детей охранительные символы, что защищали от темных сил. Рисунок же и детальность орнамента говорили о статусе человека, носившего на коже черную или голубую краску.
— Нет…, - тихо вымолвила она, — мне не нужно никаких защитных рун. Они ни к чему. В глазах ее поселился страх, и мысль о том, что ее собираются заклеймить, а на коже навсегда останется пигмент черни, оскверняющий память ее истинного происхождения, пугало не меньше, чем мысль о смерти.
Тор резко поднялся со своего места, и голос его прогремел, как серебристо-белесый раскат в ночном небе, подтянутый пасмурной пеленой:
