К. Паркер - Пробирная палата
– Не смотри на меня, – пробурчал Зонарас. – Чем, по-твоему, я занимался всю неделю, задницу просиживал?
Горгас вздохнул:
– Не спорьте. Я пришлю кого-нибудь. Вам надо будет только сказать им, что делать, они сами всем займутся.
– Что нам нужно, так это чтобы кто-нибудь прогнал грачей с ячменя, – оживился Клефас. – На днях я насчитал сто четыре этих твари. Если и дальше так пойдет, то и убирать будет нечего.
– В любом случае хорошего ждать не стоит, – указал Зонарас. – Слишком уж сыро. Требуется никак не меньше десяти ясных солнечных дней, чтобы хоть что-то поспело. Лучше бы посеяли горох, как я говорил.
– Мы уже сеяли горох в прошлом году, – возразил Клефас. – Земля ослабла, без удобрений ничего не растет. Может, стоит запахать все, чтобы и не мучиться.
Полиорцис с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться, но Горгас Лордан, этот самопровозглашенный князь Месоги, лишь кивал с умным видом и делал серьезное лицо. Разыгрывает из себя крестьянина, решил Полиорцис, но получается не очень хорошо. Судя по всему, Горгас примерял на себя самые разные платья – крестьянина, князя, дипломата, профессионального, закаленного в боях солдата-ветерана, – но все получалось у него только наполовину, он не вникал в суть дела. Интересно, кто он в действительности? Возможно, Горгас Лордан и сам этого не знает.
Комната Горгаса – спальня хозяина, где, как сообщил «князь», обычно спал отец после того, как умерла мать – обернулась чердаком, к которому вела короткая, в несколько ступенек, лестница. Полиорцис обнаружил кровать, матрац, набитый старым, истершимся в труху камышом, отсутствие подушки, одно древнее одеяло, заботливо отвернутое к тому времени, когда он начал бриться, – само одеяло сшила для матери Нисса Лордан, занимавшаяся рукоделием, прежде чем увлечься финансами. Полиорцис стянул мокрые сапоги, улегся на кровать и погасил лучину. По крыше кто-то пробежал. Дождь? Нет, не дождь, потому что расставленные по комнате в стратегических местах сковороды оставались пустыми, в них ничего не капало. Кошки? Белки, если они гуляют по ночам? А может быть, кролики, ведь крыша упирается одним скатом в холм. В общем, что бы это ни было, шуму получалось столько, что уснуть Полиорцис не мог, несмотря на давящую усталость.
Союз между Империей и этими клоунами – смешно уже то, что он даже допускает такую возможность. В самом лучшем случае Горгас мог поставить… сколько? Тысячу человек? Возможно, меньше. А сколько понадобится – будем реалистичны – людей, чтобы оторвать этих крестьян от их участков и заставить подчиниться требованиям дисциплины? Что ж, вот оно, еще одно грустное доказательство его собственной доверчивости: потратить впустую столько времени и узнать то, что не имеет никакой ценности. Можно, пожалуй, утешать себя тем, что он познакомился с весьма любопытным племенем, Лорданами, взглянул на них в их естественной среде обитания. Интересно, как удалось этим людям оказать столь сильное влияние на дела и политику Империи? Ворочаясь на кочковатом матраце, прилаживаясь к его рельефу, он размышлял над странным феноменом, старался разобраться в его сути.
Нисса Лордан, например, оказавшаяся нынче не у дел, была в свое время настолько опасной, что сумела дестабилизировать банк Шастела, а ничтожная крохотная армия, оплаченная ею и обученная Горгасом, уничтожила несколько тысяч алебардщиков Ордена. Сейчас эта женщина была вне игры, как, впрочем, и Горгас. Что ж, пусть эта кучка бандитов поддерживает Месогу в ее нынешнем состоянии, убогом и жалком, на протяжении грядущих лет, не дает ей, так сказать, скатиться в полную дикость, а там, возможно, власти провинции и сочтут необходимым прибрать ее к рукам. Надо признать, что Торнойс мог бы стать удобной базой для эскадры галер, если Империя когда-нибудь построит настоящий флот и перестанет называть Имперским Флотом неорганизованную кучку нанятых и захваченных кораблей. Горгас не контролировал Торнойс, а если бы и попытался играть мускулами, то подписал бы себе приговор.
Оставался Бардас Лордан, некогда полковник, ныне сержант, герой Ап-Эскатоя, последний защитник Перимадеи. Ангел смерти, как называли его обитатели равнин. Лежа в темноте, Полиорцис нахмурился; когда-то он изучал основы теории случайности, но почти ничего в ней не понял. В конце концов пришлось сдаться: он дипломат, а в Империи достаточно метафизиков, чтобы обойтись без его вклада в этот предмет. Но даже ему, полагающемуся лишь на разрозненные, застрявшие в памяти обрывки лекций, прослушанных на двухнедельных курсах в военной академии Ап-Саммаса, было ясно, что здесь есть над чем поработать, прежде чем браться за долгосрочное стратегическое планирование, и информация, собранная им здесь, возможно, могла бы принести немалую пользу на данной стадии. Мысль об этом успокоила его. Наставник Полиорциса любил повторять одну максиму: первая и наиболее важная стадия в любой работе состоит в том, чтобы уяснить, какую именно работу ты выполняешь. Что ж, теперь он знал. Уяснил. Его задача – изучить патологию Бардаса Лордана. Так что все в порядке.
В конце концов Полиорцис все же уснул, и если в ту ночь, на той кровати, в том доме ему снились плохие сны, то, по всей вероятности, лишь из-за съеденного сыра.
Ветриз Аузелл сидела на крылечке своего дома, наблюдая за играющим на улице мальчиком. Собрав внушительную кучку камешков, он бросал их в декоративную «живую» изгородь у дома напротив. В доме давно уже никто не жил, несколько лет, и пустовал он лишь только потому, что его пытался купить Венарт. В свойственном ему стиле Венарт избирал самые контрпродуктивные, изощренные способы достижения цели, используя неких несуществующих посредников, которые якобы сбивали цену, срывали уже почти достигнутые договоренности и мешали друг другу. Вся эта игра стоила ему больших денег, но зато давала возможность чувствовать себя хитрым, в чем и состоял главный и единственный смысл. Чувствуя, что, швыряя камни, маленький мальчик поступает плохо, нарушая некие общепризнанные принципы и понимая, что у нее, как у взрослой и ответственной женщины, есть полное право остановить его, Ветриз никак не могла заставить себя сделать это. Она не понимала, что именно заставляет ребенка метать камни с такой необъяснимой целеустремленностью. В конце концов любопытство достигло уровня самоистязания, и она спустилась по ступенькам и спросила мальчика, во что он метит.
– В пауков, – ответил он.
– В пауков?
– Да.
Мальчик протянул руку, и точно, в кустах, в густом сплетении веток, Ветриз увидела настоящий квартал паучьей паутины: в центре каждой сети сидел здоровенный, жирный паук. Неподвижные и какие-то угрюмые, они напоминали Ветриз торговцев на рынке в «мертвый» день; хмуро застывшие у прилавков, они молча ждали возможных покупателей.
