Виктория Дьякова - Камни Юсуфа
Князья Белозерский и Ухтомский также отправились во дворец, едва только рассвело. У постельного крыльца и на обширной площади, его окружающем, толпились наименее знатные царевы холопы, в основном дети отцов, бывших в высоких чинах: площадные и комнатные стольники, стряпчие, московские дворяне, у которых не было придворных должностей, дьяки и подьячие. Взад и вперед бегали жильцы: в основном, дворянские, дьяческие и подьяческие дети, ночующие при царском дворе. То тут, то там возникали драки — кто сцепится из-за холопов, кто — из-за старых слухов да сплетен, да из-за места, кому ближе, а кому дальше стоять.
Перед князьями Белозерскими, как знатными особами, толпа расступилась. Вслед за боярами, окольничими, думными дворянами и дьяками князья прошли в переднюю, где собирались родовитые князья да бояре, или выслужившиеся в приказные дьяки служилые люди. Здесь было душно. Вся зала рябила разноцветием шелка и бархата, слепила глаз золотыми и серебряными узорами вышивок на одеяниях щеголявших друг перед другом богатством бояр, целый лес меховых шапок колыхался над головами, и то тут, то там, кто-то, вспотев от натуги ожидания, доставал из-под прикрывавших под шапкой макушку тафьи да колпака вышитые платки с золотой бахромой и вытирал испарину.
Видимо, перепрев, старый боярин Константин Шереметев неожиданно стукнул об пол тростью с резным набалдашником и громко посетовал, что князь Юрий Трубецкой на днях за обедом у государя получил назначение выше, чем сын его, Андрюшка Шереметев.
— Вы, Трубецкие, хоть и князья природные, да пришлые, литовские, а мы, Шереметевы — старинный московский знатный род. Вот и подаю государю челобитную, — донесся до Алексея Петровича сварливый голос Шереметева, — что я и сын мой полагаем, что бесчестит нас назначение иноземца пришлого на место выше нашего. А если и дальше так пойдет, так всему отечеству нашему поруха случится.
— А ты не нападай, не нападай на меня, — разражено отбивался Трубецкой. — Ты меня не менее бесчестишь, иноземцем называя. Мы, Трубецкие, не иноземцы, а старый, честный род, за себя постоять сможем. И бесчестье свое я так не оставлю — доправлю, так и знай, за счет родственников твоих. И за то, что дворню свою на моих людей натравил давеча, драку затеял — за все ответствовать будешь, старый шут, — злился Трубецкой. Разъяренный Шереметев кинулся было на врага с посохом, но его удержали, и тут он заметил среди вновь пришедших князя Никиту Ухтомского.
— Ага, вот и Никитка, герой наш, из заморских стран явился, — заскрипел Шереметев, подскочив. — Ты когда сватов к моей Лизке засылать будешь? А? Ветреник, ты что девку мою позоришь? Засиделась уж, тебя-то дожидаяся. Вроде и столковались обо всем, а он, вот те и на — пропал, по царевой службе как бы. Уж не передумал ли, чай? — Шереметев подозрительно прищурился. — Так я тебе голову-то снесу, — пригрозил он пальцем.
— Траур у нас, по князю погибшему Ивану Петровичу, — спокойно ответил ему Никита, отодвигаясь от Шереметева, чтобы тот не задел, не дай Бог, большой короб, завернутый в алую шелковую материю — подарок государю, который Никита держал в руках. — Негоже в траур разговоры такие вести. Вот отмолим душу брата нашего, тогда и потолкуем.
— Ох, и доиграешься ты у меня, Никитка. Коли узнаю, что на другую девку глаз положил… Мы в родстве давно, чести друг у друга не отнимем, так что не дури…
— Что-то погляжу я, Шереметев, обнищал ты, что ли, что на богатый белозерский куш девку свою пристраиваешь? — тут же язвительно подцепил его Трубецкой. — Никак мыши в карманах дырки прогрызли? Лизку белыми местами ее в княгини проталкиваешь, раз сам носом не дорос, — захохотал он.
Шереметев побагровел и снова кинулся на Трубецкого с посохом. Перепалка разгорелась с новой силой.
Не обращая внимания на Шереметева, князь Алексей Петрович протиснулся к дверям заветной комнаты, куда доступ имели только самые ближние бояре, и, улучив момент, вошел внутрь. Никита, воспользовавшись тем, что Шереметев забыл о нем, поспешил следом.
Внезапно двери распахнулись, и вышел государь.
Все мгновенно стихло — бояре как один склонились в землю.
Царь был молод, высок ростом, крепко сложен, на бледном лице особо выделялись длинный выгнутый нос и небольшие, но чрезвычайно проницательные голубые глаза. Одет он был в золотой терлик, в руке держал хлыст, длиной в локоть, с медным гвоздем на конце. Вокруг толпились опричники, одетые для охоты, кто в черные, кто в желтые одежды, а также царский сокольничий и подчиняющиеся ему подсокольнки и начальные сокольники. Каждый подсокольник держал на руке птицу — огромного бурого или серого кречета с мерцающими черными глазами. Птицы сидели на широких кольцах, как застывшие чучела, не мигая и не двигаясь.
Среди опричников князь Алексей Петрович сразу заметил Голенище. Невысокий, коренастый, плотный, он стоял рядом с князем Афанасием Вяземским. На нем была чуга черного сукна, покрытого черным бархатом, застегнутая на все пуговицы. Рукава этого короткого узкого кафтана, предназначенного для верховой езды, были богато расшиты золотыми дубовыми листьями, а через плечо к червчатому поясу шла золотая перевязь. За поясом красовались два охотничьих ножа и серебряная ложка. За спиной Голенища стоял подсокольник, держащий на кольце рослого сокола в дивном коралловом оперении с дико блестевшими янтарными глазами.
Увидев Алексея Петровича и Никиту, Голенище скривил рот в вызывающе-наглой усмешке. Князь Белозерский сделал вид, что не заметил его мимики, Никита же ответил жестким и враждебным взглядом.
Государь сел в кресло в переднем углу и, окинув взором собравшихся бояр, подал знак, что готов выслушать дела. К государю по одному засеменили челобитчики: кому в деревню отпроситься, кому в гости, кому на свадьбу да на крестины, кого местом обидели, кого окладом. Именинники подносили царю калачи да угощения. Царь слушал рассеянно, подолгу не разговаривал — решал быстро; было заметно, что хочет он поскорее завершить прием. Очередь князя Белозерского еще не подошла, когда Иоанн Васильевич сам обратил на него внимание и подозвал к себе.
— Поди сюда, Алексей Петрович. Ты по делам государственным ездил, негоже тебе в очередь за бездельниками стоять.
Князь Алексей подошел и, низко поклонившись, развернул свиток, дабы читать отчет. Государь выслушал его, не прерывая, затем взял из рук князя бумагу, еще раз бегло просмотрел и передал далее Вяземскому.
— Наслышан я об успехах твоих, — продолжил он. — Поворот делу верный дали, на уговоры да на уступки не сподобились. Это хорошо. Не хотят замирения — иначе будем действовать, вот за сидением о делах и обмыслим, быть ли новой войне. Как приговорим, так и быть тому. За труды твои, князь, благодарю тебя и велю прислать в твой дом гостинца. А теперь, отставив заморские дела, о делах домашних поговорим. Покуда отсутствовал ты, князь, подал родственник твой, князь Андрей Андомский, обиженный тобой, прошение о возвращении ему его наследственных земель. Поболе того, — Иван хитро прищурился, — присоветовал конфисковать, по примеру королей шведских и датских, в пользу казны царской часть земель монастыря святого Кирилла. Что скажешь, князь?
