Владимир Васильев - Натиск на Закат
«Но ты же русский человек. Хмур и депрессивен, как и подобает быть русскому. Вокруг страдания и кровь, ненависть и любовь, ограбленная дерьмократами страна и нищета. Ты же не будешь улыбаться так, как улыбаются на западе, фальшиво и неискренне. Ты не способен жить беззаботно…» —
«Печально, что Анюта уезжает.» —
«Ты старый и её не удержишь. С другой стороны, не будь эгоистом. Пусть уезжает. Спасёшь хотя бы одного человека от чёрной будущности. Байкам веры нет! А что затеяло оборонное ведомство, неизвестно. Так что решено! Раз она дорога тебе — скажи ей «прощай!» —
«Прощай, дорогая!.. Разве я не псих! Псих, причём покруче, чем Мутант. Но раз решено, значит решено. А доктору скажем…»
— Уважаемый доктор, что же вы не исполняете ваши обязанности. В женском блоке больные. Вам приказ: поставить их на ноги в кратчайший срок.
— Уважаемый Святослав Олегович, я ведь уже посетил их и могу сказать, что они все будут здоровы через неделю, если будут принимать лекарства. Они также будут здоровы через неделю, если вообще не будут принимать медикаменты.
— Интересно вы лечите.
— Интересно я лечил пациентов на севере, будучи судовым врачом. Стакан водки и таблетка аспирина — и пациент к вечеру уже здоров и со всеми ловит или кромсает рыбку.
— Интере-есно, как же вас отобрали для этой группы? С такими-то методами исцеления?
— Опыт небольшой есть. Я ваших, которых доставляли мне из Чечни, резал и ампутировал, и многих на ноги поставил. Из тех, у кого ноги были… Анюта просила передать вам, чтобы зашли проведать её вечером.
То ли искра надежды мелькнула в моём взоре, то ли нечто иное, но доктор одарил меня странным взглядом.
«И чего, спрашивается, спорил я сам с собой? Уже всё решено и за меня и за Мастера. Смогу ли я когда-нибудь заставить людей играть по моим правилам? Игра по чужим правилам и с завязанными глазами стопроцентно ведёт к проигрышу. В любой игре. А наша игра чем-то напоминает русскую рулетку. Ладно, ещё не вечер» — так-то я размышлял по дороге от медпункта к конторе.
Хотел я задать электрику несколько вопросов, не связанных с реновацией генераторов, но ПАЗ уже уехал. Мастер, его сын и Семёныч отчаянно обсуждали важные для них темы, и, подходя, я услышал безапелляционный возглас администратора:
— Или-или. Пусть даже фиктивно. Стерпится-слюбится. Не слюбится — разойдётесь. Других вариантов не будет.
Сын Мастера смотрел на администратора исподлобья. Решившись, махнул рукой и с досадой сказал:
— Ладно. Чёрт с вами!
— Это на кого ты чертыхаешься, молокосос! Я Германию топтал, когда ни твоего отца, ни тебя ещё в проекте не было.
— Извинись перед дедом и ветераном, — голос Мастера ясно выдал его полную солидарность с Семёнычем.
Андрей Владимирович что-то буркнул под нос.
Увидев меня, администратор, воскликнул:
— С вами, товарищ начальник, желаю поговорить конфиденциально в ваших апартаментах.
— Если желаете, пройдёмте. Вы поселили художников в модуле?
— Каждому выдал по ключу. В соседних модулях будут проживать.
— Отлично. Устраивайся, Мастер. Все дела обговорим завтра.
Конфиденциальность состояла в том, что Семёныч возжелал срочно позвонить внучке. Он не претендовал на владение «игрушкой», но верно предполагал, что из мёртвой зоны с её помощью возможно дозвониться куда угодно.
Кроме внучки, иных потомков у него не было. Скороговоркой он поведал, что сын подался на Север за длинным рублём, да и сгинул там.
— Должен спасти Настеньку! — заявил он. — Мать её связалась с пьяницей и сама закладывает. Такие дела! Специальности у Насти нет, но мастерица! И шьёт, и вышивает! Хотел бы отправить её на земли обетованные с вами.
Я улыбнулся и молвил слово:
— С моей стороны возражений нет.
— Вот и славно!
Он протянул мне блокнотик с номером телефона внучки, и я, вызвав секретаршу Буйновича, любезно изложил просьбу администратора лагеря.
— Диктуйте номер, — сказала секретарша.
Спустя минуту Семёныч уже говорил с Настей.
— Ты одна, Настенька?
— Мама спит. Опять пьяная.
— Вот что, внученька. Я могу отправить тебя за границу. Бери паспорт, раздобудь деньжат, только на дорогу до моей базы. И приезжай срочно ко мне.
— У меня нет загранпаспорта.
— Всё сделаю, Настенька. Не забыла, каким автобусом из Питера ехать?
— Помню, деда. Ты по-прежнему сторожем?
— Уже не сторожем. Расскажу, когда приедешь.
— Тогда, дедуся, завтра выезжаю.
Да'c, всех манит заграница. Пардон, не всех, а каждого третьего. Где-то читал.
***Вечером, после болтовни с Анютой на разные темы, весьма — должен отметить — изысканной и по-светски утончённой, когда я вновь воспарил духом в надежде завоевать её сердце, она неожиданно напомнила:
— Мы не договорили утром. Дня через два, думаю, поправлюсь. Вы, надеюсь, не будете возражать против моего отъезда?
Всё внутри меня оборвалось, и я сухо ответил:
— Не возражаю. Известите заранее, и автобус с водителем будет в вашем распоряжении.
Намекнув на неотложные дела, я простился и в печали вышел из казармы, что казалась совершенно неподобающим местом для разговора с Анютой, выпускницей заведения имени нелюбимого мною Герцена. В нашем мегаполисе разные студентки. Далеко не все впитывают в себя всё наилучшее, что может дать Петербург за годы их учёбы. Анюта мне представлялась драгоценным бриллиантом, отшлифованным нашей северной столицей… Побрёл бесцельно и какое-то время ходил кругами по территории лагеря.
«Никто не должен видеть смятение моей души» — эта мысль побудила меня уединиться в «апартаментах». Время на моих командирских близилось к половине девятого, и я постарался переключить внимание на те загадки, что окружали Мутанта. По идее, его секретарша могла бы многое прояснить, и я спонтанно нажал на кнопку вызова.
— Слушаю, — сказала секретарша.
Я представился.
Её лик почему-то выглядел уставшим и печальным. Её внешний облик — несомненно красавицы, причём славянского типа, — вызвал у меня оторопь, и я подумал: «У неё что, не все дома?» Русская красавица была одета в сари, а её лоб украшало пятнышко света и мудрости — бинди тёмно-вишнёвого цвета. Правильный цвет бинди — красный, но, как я замечал, в Мумбае или Дели женщины наносят бинди себе на чело самых невероятных оттенков.
— У меня, собственно, нет никаких сообщений. Александр часто упоминает Живу. Как всегда, в своей манере. Без подробных объяснений. Думаю, что он меня обманывает, а его речи мне представляются бредом. До сих пор не знаю вашего имени. Может быть, вы мне расскажете о Живе?
