Гарт Никс - За стеной
— Мерлин, — прошептала она.
Мерлин не отвечал. Нимью вплыла в комнату. Ее кожа, казалось, сияла внутренним светом, а улыбка обещала большое наслаждение. Любой мужчина вскочил бы и тут же отнес бы ее в постель. Но не Мерлин.
— Мерлин, я пойду к черному камню перед рассветом. Но я пойду как женщина, познавшая мужчину. Как твоя женщина.
— Нет, — прошептал Мерлин. Он не шелохнулся, он лежал неподвижно, будто известняк, врезавшийся в траву холма. — В деревне много мужчин. Сегодня к Артуру приехали два рыцаря. Оба — хорошие, молодые и неженатые.
Нимью покачала головой и шагнула вперед. Когда она встала на колени у кровати, ее прическа распалась, магия истончилась, и заколки не смогли удержать массу черных волос.
— Я хочу тебя, — яростно сказала Нимью. — Тебя! И никого другого. Ты тоже хочешь меня! Я знаю это так же хорошо, как знаю десять тысяч названий зверей и птиц, которым ты меня научил.
— Я хочу, — прошептал Мерлин. — Но я — твой учитель, и понимаю, что мы не должны быть вместе, мы не равны ни по годам, ни по силам. Возвращайся к себе.
Нимью окаменела. Затем она поднялась, топнула ногой, вихрем кинулась прочь, и вслед ей заплясали свет и тени. У двери она оглянулась, и сквозь темноту комнаты сверкнула ее улыбка.
— Завтра я буду сама себе хозяйка, и ты не будешь властен надо мной, — сказала Нимью. — Я поймаю свою звезду, и мы сможем стать мужем и женой.
Мерлин не пошевельнулся и ничего не ответил. Нимью ушла, и в комнате наступила тишина. Луч лунного света медленно прокрался по лицу Мерлина, а темнота сокрыла слезы, которые струились из его ясных синих глаз. Из глаз молодого человека, из глаз, не затуманенных ни возрастом, ни чарами.
— Ну, и хорошо, — пробормотал он. — Ну, и хорошо.
Это были слова, которые отец Мерлина произнес на своем смертном одре. Простые слова, лишенные магии, приветствующие удел, которого нельзя избежать.
Нимью не пошла спать. Она надела свое самое лучшее льняное платье, которое подсинила корой дерева исатис и расшила серебряной нитью, вытянутой из глубины земли.
Серебряная нить засияла в лунном свете, когда Нимью вышла из дома и направилась на мыс. На западном конце мыса был прудик, его наполняли источники и дожди, в нем была мягкая вода. Прудик всегда был спокойным, как зеркало, и являл собою резкий контраст морю, которое разбивалось о скалы лишь в нескольких шагах от него, но на двести футов ниже. Над прудиком склонялся древний боярышник, его ветки с шипами отбрасывали причудливую тень. Из-за этого боярышник часто принимали за великана или за странное существо. Каждую ночь перед днем зимнего солнцестояния какой-нибудь злополучный пришелец, желавший получить силу от прудика, испугавшись боярышника, в панике бежал прочь. И всякий раз эти несчастные добегали до края мыса и падали в море, которое разбивало их тела о берег.
Нимью встала у края прудика и обхватила себя руками, защищаясь от порывов холодного предрассветного ветра. Она шептала сама себе, готовясь к решительному мигу:
Найти тайное имя звезды,
Спросить луну, которая тоже владеет небом.
Заметить место между ветвями боярышника.
Послать имя на крыльях птицы в небо.
Сжечь имя в огне над зеркальными водами озера.
Обернуть звезду в заветное желание
Между тьмой и дневным светом.
Тогда ты будешь магом…
Нимью посмотрела на небеса и нашла большой, желтый диск луны. Она дала свету луны упасть на лицо и на поднятые к нему руки, она приняла его силу. Но желтая луна была не тем, чего искала Нимью. Она молчаливо ждала, боярышник мягко стонал под ветром, далеко внизу разбивались буруны прибоя.
Луна медленно начала садиться. Желтый цвет померк, и по лику ночного светила стал разливаться серебристо-голубой оттенок. Нимью ощутила перемену и улыбнулась. Скоро она спросит у луны имя своей звезды. Она ее уже выбрала. Яркую звезду, но не настолько яркую, чтобы подавить ее магию. Не Вечернюю Звезду, которая никогда никому не служила и не будет служить. Она выбрала звезду такую же яркую, как звезда Мерлина, только не такую красную. Она должна быть равна Мерлину по силам.
Подала голос птица, чей-то сонный крик разбудил ее раньше времени. Ветер уснул, и боярышник затих. Нимью почувствовала, как по телу пробежала дрожь. Всего лишь минута до рассвета. Луна стала серебряной — пора действовать.
Нимью призвала луну, этого призыва не могли услышать человеческие уши. Сначала ответа не было, но Нимью знала, что так и должно быть. Она снова позвала луну, использовав ту силу, которую днем взяла у солнца. В ответ на этот зов луна стала светиться чуть ярче, и сквозь безвоздушное пространство донесся ее серебряный голос. Голос луны был тихим и исполненным печали, голос звучал только для Нимью.
— Джаалиел.
Когда имя возникло в голове Нимью, она упала на одно колено и посмотрела сквозь ветви боярышника. Там, в развилке, где встречались две ветки, она увидела свою звезду, ярко светившую между двумя полосами темноты.
Нимью плеснула водой из прудика, и капли воды полетели в воздух, став белым голубем. Крылья его бились так, что поднимали птицу прямо в небо, и имя звезды голубь нес в клюве, как однажды принес в клюве оливковую ветвь.
Прудик был спокойным, спокойным и блестящим, в нем отражались женщина, дерево, луна и небо. Указательным пальцем, через который Нимью направила всю энергию, оставшуюся в ней от энергии солнца, она написала огнем по зеркалу вод три руны, которые читались, как имя «Джа-ал-иел».
В небесах падала звезда. Луна зашла, и солнце встало.
В одно мгновение между ночью и днем Нимью поймала свою звезду и привязала ее к себе навсегда, пообещав ей свое заветное желания.
Нимью почувствовала, как что-то покидает ее, и в глазах начали скапливаться слезы. Но она не знала, что потеряла, и ликовала от ощущения силы.
Нимью побежала на вершину мыса и бросилась в воздух. Как перышко, она опускалась вниз, ветер бил ее, но не причинял боли. Прежде чем холодная вода обняла ее, она стала дельфином, врезалась в волну, проскользнула под воду. Она смеялась, как смеются дельфины.
Раньше Нимью превращалась в дельфина, но превращал ее Мерлин. Это сила его звезды придавала ей облики разных существ. Теперь она сама, по собственному желанию, могла совершать эти превращения. Нимью снова подпрыгнула, поднялась над морской водой и стала соколом, взмывшим над пеной волн. Точнее, кречетом, мерлином, вот в чем была ее шутка. Изогнув назад крылья, она промчалась над мысом, оставила позади прудик и устремилась к восходящему солнцу и к Мерлину.
