Андре Нортон - Трое против Колдовского мира
«По чьей воле происходят все эти странные вещи? — задавался я вопросом. — По воле Дагоны? Она что же — последовала за мной через горы? Нет, такого не могло случиться; как и все её соплеменники, она не могла даже на короткое время покинуть Эскор. А может быть, это происходит по воле Кимока? Нет, это ещё менее вероятно. Ни Кимок, ни даже Каттея не способны подчинить себе такую тьму зверей».
Впереди виднелись горы, до которых, судя по всему, оставалось идти не так уж долго. Я попытался если уж не порвать, то хотя бы ослабить бечёвку, стягивавшую мои руки, но она только врезалась мне в запястья до крови. Несмотря на боль, я не оставлял попыток ослабить петлю бечёвки, пока, наконец, не вытащил из неё, содрав кожу, одну руку, и не сбросил её с другой.
Дождь прекратился, но небо по-прежнему закрывали тёмные тучи. Уже сгущались сумерки. Наступающая темнота угнетала меня; ноги заплетались от усталости. Я остановился и обернулся. По пятам за мной всё так же следовали буйвол и чуть позади него — барс. Я попробовал сделать пару шагов в их сторону, и тут же раздалось сердитое фырканье и рычание. Я заметил в высокой траве и других зверей — поднявшихся на задние лапы или угрожающе присевших — и понял, что на запад мне хода нет. Меня явно выпроваживали из Эсткарпа.
Я добрёл до каменистой гряды и присел, чтобы дать отдых ногам. Сапоги для верховой езды не очень-то пригодны для долгого хождения пешком. Я огляделся по сторонам. Мой эскорт поредел: медведи и антилопы исчезли, осталось несколько барсуков; они не скалились и не рычали, но глаз с меня не спускали. Я задумался.
Было похоже на то, что кто-то стремился вернуть меня в Эскор. Всё во мне бунтовало против такого насилия. Сначала меня принудили отправиться в Эсткарп во имя какой-то заведомо обречённой на неудачу миссию, теперь меня выпроваживали отсюда. Я не видел в этом смысла. Да и кому понравится, когда им распоряжаются как пешкой по чьей-то прихоти?
Дермонт рассказывал мне как-то о древнем обычае, существовавшем в Карстене очень давно, ещё когда им правили люди древней расы. Раз в десять лет там проводилась ритуальная игра. На размеченной особым образом доске расставлялись вырезанные из дерева фигуры. По одну сторону доски садился самый могущественный в стране человек, по другую — какой-нибудь обездоленный босяк, отважившийся на игру, грозившую ему гибелью в случае проигрыша. Этот пария олицетворял собой силы разрушения и зла, в то время как могущественный правитель — силы благодатные и созидательные. Ставкой в игре было не только богатство правителя, но и благополучие всей страны; ибо в том случае, если босяк одерживал победу над правителем, в стране неизбежно наступал период хаоса и разрухи.
«А не затеяна ли кем-то эта игра сейчас? — подумал я. — Не являюсь ли я, Кайлан Трегарт, той самой фишкой? Как-никак в Эсткарпе установился определённый порядок жизни, который после оказанного Карстену отпора должен упрочиться. В Эскоре же царил всё тот же изначальный хаос. Быть может, в этой древней игре была скрыта некая истина?»
Думать себе не запретишь, но иногда от этого бывает мало толку. Я потряс головой, встал и принялся рвать траву, чтобы устроить себе постель на ночь.
Хотя я лёг спать на открытом месте, я не чувствовал страха. Может быть, потому, что я был не в себе, что мне на всё было наплевать, а может быть, потому, что сказывалась усталость.
Поднявшись утром с кучи сырой травы, я обратил взор на горы.
«Похоже, я всё-таки фишка в какой-то игре, — сказал я себе, — и мне нет иного хода, как тащиться наверх, в горы». С урчащим от голода животом, совсем безоружный, я тронулся в путь. Дважды я оглядывался назад. Мои провожатые, возможно, караулившие меня ночью, теперь не появлялись. Да у меня и не было более желания ещё раз соваться в Эсткарп. В течении всего дня надо мной довлело чувство, что мною кто-то командует.
«Глупость, сущая глупость… — мысленно твердил я себе. — Кому и зачем всё это было нужно — заставить меня отправиться в Эсткарп и тут же изгнать из него? Чего я в результате достиг? Пообщался с беженцами из Карстена и произвел на них отнюдь не благоприятное впечатление…»
Мне-то казалось, что я был послан в Эсткарп набрать рекрутов; но мне не удалось даже приступить к выполнению своей задачи. Так в чём же тогда заключался истинный смысл моего прибывания в Эсткарпе? Бесполезно было пытаться это понять. Я знал только, что мною распоряжаются, и от этого мне было не по себе. Меня обуял невыносимый страх, и я, как безумец, побежал вниз — по склону какого-то ущелья. В конце концов, я споткнулся, упал и, судорожно глотая воздух, стал в отчаянии колотить распухшими руками по земле, пока не пришёл в себя. Когда кровь перестала стучать в ушах, я услышал журчание воды и пополз на звук. Добравшись до лужицы, которую питал родник, я припал к ней всем лицом и стал жадно пить. Холодная вода вмиг прояснила мне голову и помогла снова стать самим собой.
«Всему можно найти объяснение, — подумал я. — И на этот раз его следует искать в Эскоре. Звериное воинство не могло быть послано Эсткарпом. Чем скорее я вернусь в Эскор, тем скорее узнаю, в чём смысл происходящего».
Голод терзал меня, но мне это было не впервой. Я заставил себя встать и двигаться дальше.
«Только бы выйти в ту долину, откуда мы начали подъём на скалы», — с надеждой твердил я себе и тут заметил, что как-то вяло воспринимаю окружающее — то ли от голода, то ли потому, что снова оказался под влиянием сил, которые мешали нам тогда, при побеге из Эсткарпа.
Наступление темноты не остановило меня, я был одержим стремлением вернуться в Эскор. Наконец передо мной открылось какое-то узкое ущелье, и я заскользил по склону горы, слабо надеясь на то, что окажусь на заветной тропе. Спустившись вниз и осмотревшись, я увидел невдалеке свет костра… и оцепенел.
«Меня опередили, — подумал я. — Они поджидают меня, чтобы снова взять в плен». Я стоял и тупо соображал, как быть. «Если я побегу назад, то заблужусь в горах и не найду пути в Эскор», — подумал я.
«Брат… Брат…» — вдруг прозвучало у меня в мозгу. Я был настолько погружён в размышления, что едва обратил на это внимание. Но спустя мгновение встрепенулся: Кимок?.. Неужели это Кимок зовёт меня? Я сорвался с места и, выкрикивая имя брата, побежал к огню.
Он вышел мне навстречу, обнял, подвёл к костру и усадил на кучу лапника. Затем протянул мне миску горячей, душистой похлебки. Я с жадностью ел суп и время от времени бросал взгляды на брата. Он был в таком же зелёном одеянии, что и народ Дагоны, на поясе у него висел боевой кнут, и всё же он оставался таким, каким запомнился мне во время службы на границе. Мне показалось даже, что я снова сижу с ним у костра на бивуаке. Я первым нарушил молчание.
