Елизавета Дворецкая - Дракон восточного моря, кн. 3. Каменный Трон
И он с широким размахом ударил Красного Короля Холмов бронзовым клинком. Голова слетела на траву, глаза вспыхнули в последний раз и закрылись.
Тело растаяло, погасли мерцающие в траве капли крови.
Торвард отступил и посмотрел на меч в своей руке. Красный самоцвет продолжал светиться. И Торвард знал, что это – Каладболг. Несмотря на то, что эту самую рукоять с бараньими рогами ему вручила когда-то Эрхина, а красный гранат из старого уладского браслета вставил Сёльви – торопливо и не очень аккуратно.
И все-таки это был Каладболг. А державшая его рука принадлежала новому богу этого мира.
– Теперь сделай то, что обещал, – сними мое проклятье, – прозвучал старческий шепот.
Старуха не показывалась, но Торвард видел ее протянутую с мольбой руку в каждой сломанной ветви этого умирающего сада, и каждый лист под ногами напоминал ее морщинистые щеки.
Взяв бронзовый меч обеими руками за рукоять, он поднял его к небу.
– Каладболгом в моей руке я снимаю проклятье с земли Клионн, с Клионы Белых Холмов, проклятой именем Каладболга, – произнес он. – Пусть снова будет здесь радость и процветание, пусть царят в ней изобилие, плодородие, пусть будет на земле ее добрый урожай и мир, дружелюбие в людях, справедливость власти. Стань снова юной и прекрасной, Клиона Белых Холмов!
С этими словами он опустил Каладболг и коснулся земли острием клинка.
И сверху пролился солнечный свет. Торвард огляделся и едва узнал место. Ветки оделись зеленой листвой, на них распустились белые, розовые, пушистые цветки, и одновременно из зелени выглядывали краснобокие крупные яблоки. Золотистое сияние струилось по ветвям, словно мед, но под кронами царили прохлада и мягкий полумрак.
А среди всего этого великолепия стояла она – Клиона Белых Холмов. Перед ним была девушка с лицом и фигурой Элит, изученной им во всех подробностях. Но в этой оболочке находилось совершенно иное существо. Золотистые волосы теперь окутывали ее обнаженную фигуру почти до колен, и любая одежда выглядела бы на ней так же нелепо, как платье на лесной лани или белой лебеди. Ее тело было прекрасно естественной красотой цветка, белая кожа мягко светилась, от нее исходили волны тепла, рождая в душе смесь неодолимого влечения с благоговением. На ее обнаженных плечах сидели две белые птицы.
– Благодарю тебя, Торвард сын Торбранда, – сказала она. – Ты вернул мне жизнь, вернул мне юность и красоту. Я помогу тебе за это. Пусть ты пришел на мою землю как враг, но ты сделал то, что не смог бы сделать никто другой. Я благословляю тебя. На моей земле ты одержишь победы, и тяжесть твоего проклятья облегчится. Но пора идти. Иначе в твоем мире пройдет слишком много времени. Идем.
Торвард огляделся, не зная, где выход из этого сада. Из него вообще не имелось выхода, поскольку сейчас он и составлял всю вселенную, доступную ему.
– Я проведу тебя! – Богиня подошла ближе и обняла его.
Торвард закрыл глаза.
И словно само небо обрушилось вокруг него сверкающими глыбами льда и хрусталя, пахнуло ледяным холодом – и все изменилось. Воздух стал теплым и плотным, а собственное тело показалось очень тяжелым и неуклюжим. Но главным чувством оказалось облегчение – раньше он не замечал, каким бесплотным был воздух чарующего яблоневого сада и как трудно и жутко было его вдыхать. А теперь тепло живого земного мира охватило его и согрело, проникло в кровь и оживило – и Торвард застонал от блаженства… обнимая кого-то.
И тут же ощутил, что стоит в холодной воде и эта вода кипит вокруг него, как в котле над огнем. Открыв глаза, Торвард быстро огляделся: вокруг него снова была поляна, но уже не яблоневого сада, а рощи возле источника Двух Богов. И в самом этом источнике он стоял по колено в воде, обнимая и крепко прижимая к себе стройное женское тело.
– Пусти-и-и! – возмущенно и жалобно застонал знакомый голос. – Ты мне все ребра переломаешь, дракон!
Торвард с трудом разжал руки, осознав, что сжимал объятия с силой совершенно нестерпимой для хрупкой девушки. Рядом с ним в источнике стояла Элит – обнаженная, с прилипшими к влажной прохладной коже мокрыми волосами, но живая, земная, обычная Элит, а не та женщина с птицами на плечах, что принимала ее облик.
– Б… – от неожиданности ляпнул Торвард и мгновенно выскочил из источника, выдернул за руку Элит. – Вылезай живее, простудишься же насмерть!
– Да уж, видно, что ты рос в дружинном доме, о мой повелитель! – Смеясь, Элит отряхивалась, и по ее нежной коже от холода бежали мурашки. – Первые слова нового воплощения Боадага в преданиях придется опустить!
– Ты о чем? – не понял Торвард. – Какие, к троллям, предания?
К счастью, собираясь в этот поход, Торвард оделся как приличный человек, и теперь на нем были две рубахи: нижняя льняная и верхняя шелковая. Он поспешно содрал с себя обе и нижнюю, более мягкую и нагретую его собственным теплом, натянул на девушку. А потом снова обнял ее, стараясь согреть.
– Как мы сюда попали? Мать твою в корень, ничего не понимаю! Мы же были на Снатхе, ядрить твою налево, в кургане этом проклятом! Мы правда опять на Клионне? Или где, скажи мне что-нибудь!
– Мы действительно на Клионне. А мое платье осталось в Дун Скайт! – почти стонала Элит, огорченная разлукой с любимым платьем так же, как могла бы огорчиться на ее месте обычная девушка. – Как я теперь пойду домой?
– Да тут до твоего дома идти – рукой подать. Я донесу, если что. Донес уже один раз… Платье – это что! – сообразил Торвард. – А вот что «Ушастый» мой и дружина остались на Снатхе – это гораздо хуже, ядрить твою наизнанку!
– Я понимаю, как важно для могучего вождя иметь свою дружину всегда под рукой, но позволь тебя заверить: это сейчас совсем не важно! – весело заверила Элит, подбирая мокрые волосы под заколку и глядя на него сияющими глазами. – Ты снял проклятье с моей матери и она благословила тебя! Теперь все твои дела будут удаваться и все, что ни случится, обернется к твоей пользе! И дружина твоя окажется рядом, как только в ней возникнет необходимость! Подумай – ты одержал победу над самим Боадагом! Ты теперь – истинный бог и повелитель Зеленых островов! Разве это не повод для радости?
Торвард глубоко вдохнул, будто проверял собственные ощущения и искал в себе что-нибудь божественное. И сам не понял, нашел ли – в последнее время ему приходилось переживать так много разнородных чувств и ощущений, что он разучился отличать обычные от необычных. Но одно было ясно – ему стало хорошо. Черная тяжесть исчезла, и в душе поднималась не тяжелая боевая ярость, дающая способность упиваться только видом вражеской крови, а легкая радость, восторг перед прелестью мира и уверенная гордость своими силами. И жажда жизни, жизни во всех ее проявлениях, которая так часто и бурно проявляется у тех, кто только что сошел с грани бездны.
