Надежда Попова - Инквизитор. И аз воздам
– Потому у нас и столько работы, – буркнул Ульмер недовольно, и Курт невесело усмехнулся:
– Не поверишь, Петер, ты почти ad verbum[39] повторил слова одного из моих старых сослуживцев, сказанные еще много лет назад. И не могу не заметить, что вы оба, к сожалению, правы.
– Но ведь они все равно могут быть нам полезны, – снова оживился Ульмер, приунывший было от мысли о никчемности добытой им информации. – Быть может, до их слуха доходили какие-нибудь рассказы, сплетни, которые люди стесняются рассказывать нам или магистратским дознавателям, или…
– Безусловно, – кивнул Курт одобрительно, – именно об этом я и подумал в первую очередь. Но пока им не удалось узнать ничего значительного – кроме того, что нам с тобою и без них известно. Однако же я, разумеется, велел им впредь держать глаза и уши открытыми и, если что-то покажется не просто байкой либо же будет особенно необычно или странно, – тотчас доложиться мне. Старшего из братьев я знаю давно, он парень с ветром в голове, но осознать, когда ситуация требует серьезности, – способен. Посему будь уверен: если им что-то станет известно, об этом узнаем и мы.
– А вот и гордость Бамберга, – провозгласил Ульмер, кажется тут же позабыв обо всех печалях, и остановился, торжественно поведя рукой, будто без этого невозможно было увидеть четырехбашенную громаду собора, возвышавшуюся на вершине холма. – Императорский Собор[40], поистине чудо Божьего благоволения и труда рук человеческих.
Нессель остановилась, подняв голову и глядя на уходящие ввысь стены с немым восхищением и с некоторым замешательством – на изображение нагих Адама и Евы на соборном портале.
– Когда освящали собор, – с воодушевлением продолжал Ульмер, – на церемонии присутствовали сорок пять архиепископов и епископов. Никогда в истории Германии, Империи и вообще любого государства не было ничего подобного. Когда-то Бамберг был не просто провинциальным городком. Когда-то здесь бурлила жизнь! Когда-то на этом самом месте стояла военная крепость, и мне думается, в этом есть символ: этот Собор, дом Господень – наша крепость в борьбе с грехами человеческими и самим Сатаной.
– Если не ошибаюсь, он дважды сгорал дотла, – заметил Курт, подтолкнув Нессель в спину и направившись ко входу.
– Только во второй раз, – чуть обиженно возразил молодой инквизитор, спешно следуя за ними. – И в те годы собор был деревянным, посему здесь я символа не ищу.
– И это правильно, – одобрил Курт, входя внутрь и втаскивая лесную ведьму за собою.
Внутри собора Ульмер, наконец, прикусил язык, стараясь не нарушать тишины. Все службы уже отошли, прихожане по большей части разбрелись по домам и делам, и под высокими каменными сводами было почти безлюдно. Нессель ступала неторопливо и осторожно, будто опасаясь неверным движением своротить массивные колонны или проломить каменные плиты пола; на редких людей вокруг она не смотрела и даже, кажется, вовсе не замечала их присутствия – впервые за все дни в городе.
– Бамбергский всадник, – все-таки не выдержал Ульмер. Нессель поморщилась на его шепот, однако промолчала в ответ, оглядывая возвышавшуюся на консоли фигуру неведомого короля в высоком седле. – Никто не знает, кого изобразил скульптор и кем был он сам. Нигде не сохранилось его имени, нигде больше ни в Германии, ни в мире нет творений его руки: Всадник уникален.
– Живой… – тихо проронила ведьма, и на миг показалось, что она едва удержалась от того, чтобы протянуть руки к высоко стоящей фигуре; Ульмер горячо кивнул:
– Да, достоверность просто непостижимая! Порой мне кажется, что он вот-вот разомкнет губы и заговорит…
Курт бросил взгляд на сосредоточенное лицо Нессель, серьезно подозревая, что лесная ведьма имела в виду вовсе не талант скульптора, однако промолчал, не став развивать тему в присутствии сослуживца, лишь мысленно поставив себе зарубку на будущее. Отстраненно слушая Ульмера, который продолжал все тем же сдавленным шепотом вещать об истории и значимости уникальной скульптуры, он отступил чуть назад, всматриваясь в образ Всадника и пытаясь понять, отчего в нем самом, никогда не умевшем улавливать тонкие материи, поселилось и все больше разрастается какое-то неясное беспокойство…
– Майстер инквизитор! – нарушил тишину неприлично громкий голос, и на его обладательницу обернулись все, включая нескольких редких прихожан – недовольно хмурясь и глядя с неприкрытым упреком. – Le monde est petit[41]!
– О… – уныло пробормотал Курт и вывел на лицо подчеркнуто благожелательную улыбку, сделав несколько шагов навстречу Адельхайде.
Та приближалась летящим быстрым шагом в сопровождении едва поспевающей за ней молодой горничной, улыбаясь так жизнерадостно, что даже Ульмер рядом скривился, будто от скрипа ножом по стеклу.
– Кто это? – едва слышно спросил он, и Курт так же тихо отозвался:
– Вестник Апокалипсиса… Госпожа фон Рихтхофен, – поприветствовал он подчеркнуто учтиво, когда Адельхайда приблизилась. – Какая встреча.
– Судьба сводит нас с невероятной настойчивостью, майстер Гессе. Это неспроста и, надо сказать, крайне приятно.
– Вот радость-то, – согласился он кисло. На мгновение рядом повисла тишина, Адельхайда бросила выразительный взгляд на Ульмера, и тот смущенно кашлянул, ухватив Нессель за локоть:
– Идем, я покажу тебе Рождественский алтарь. Убежден, ничего подобного тебе видеть не доводилось. Это, конечно, не Всадник, но все же завораживающее, невероятное мастерство. Глядя на лики на этом алтаре, душа пробуждает в себе самые благочестивые помыслы, что дремали в ней до…
Курт проследил взглядом удаляющуюся парочку, коротким кивком дав понять обернувшейся Нессель, что все в порядке и идет, как надо, и вопросительно уставился на горничную Адельхайды, отступившую на несколько шагов назад с видом исполнительного и прилежного солдата на плацу.
– Моя новая помощница, – сообщила графиня, вздохнув. – Лотта все же не вынесла этой работы и после пражской истории ушла на покой.
– Не могу ее осуждать, – пожал плечами Курт. – Она выжила чудом, и я вполне понимаю, почему женщине может, в конце концов, надоесть вечно подставлять шею вместо того, чтобы растить детей и спать по ночам спокойно, не боясь проснуться с ножом в животе.
– Такое и мужчине может надоесть, – возразила Адельхайда и кивнула вслед ушедшим: – Это и есть твоя ведьмочка? Симпатичная. Сколько ей лет?
– Двадцать семь или восемь.
– Неплохо сохранилась для женщины с ребенком, живущей в одиночестве в лесу. Больше двадцати двух-трех бы не дала… Интересно, обходится травами или это ведьминская натура?..
