Цена весны (ЛП) - Абрахам Дэниел "М. Л. Н. Гановер"

Все говорили легким тоном, особенно Ирит, и никто бы не догадался, что сегодня утром один из этой группы напал с ножом на другого. Не было никаких знаков напряженности, за исключением обоюдно соблюдаемого расстояния между Ашти Бег и Ванджит.

Большая Кае и Маленькая Кае уже ушли готовить простую еду, когда Эя бросила факел в яму с листьями. Пламя поднялось и затанцевало. Бледный дым наполнил воздух запахом осени и потек в небо. Все посмотрели на него: Ванджит и Эя, Ашти Бег, Ирит, Маати и Ясность-Зрения, который, одновременно, был Слепотой. Андат, казалось, был поглощен видом пламени. Маати протянул к огню ладонь и, почувствовав жар, мягко отдернул ее.

Они съели поджаренного цыпленка и выпили вина. К концу еды Ванджит опять заулыбалась. Когда опустела последняя пиала с вином и и последняя тонкая, темная от крови кость упала голой на тарелку, она первая встала и стала собирать тарелки. Маати почувствовал облегчение, удивившее его. Неприятности позади и уже не важно, что это было — гордость Ванджит или ревность Ашти Бег.

Маати, показывая свое одобрение, тоже стал мыть тарелки, подметать кухню и разжигать огня. Вместо обычной лекции, сегодня они обсудили слишком долгую работы над пленением. Оказалось, что все чувствовали какое-то беспокойство по поводу состояния работы Эи. Это даже успокаивало.

Он и Эя сидели вместе после того, как занятие закончилось. Маленький чайник пах горячим железом и свежим чаем. Снаружи поднялся ветер, холодный и пахучий, грозящий дождем и снегом. В теплом свете, лившемся от очага, Эя выглядела усталой.

— Утром я уеду, — сказала Эя. — Я хочу обогнать самую худшую погоду, если смогу.

— Это кажется мудрым, — сказал Маати и отхлебнул чай. Тот был все еще обжигающе горячим, но вкус успокаивал.

— Ашти Бег хочет уехать со мной, — сказала она. — Не знаю, как к этому относиться.

Он поставил на стол пиалу.

— Что ты думаешь? — спросил он.

— Что она должна уйти. После сегодняшнего дня она, боюсь, будет портить работу.

Маати фыркнул и отмахнулся от опасения.

— Она оставит все в прошлом, — сказал Маати. — Все закончено. Ванджит перешла границу, и она это увидела. Не думаю, что Ашти настолько мелочна, что будет держаться за прошлое.

— Возможно, — сказала Эя. — Значит ты считаешь, что я должна взять ее с собой?

— Конечно. Нет никакой причины этого не делать, и тебе в дороге не помешает еще одна пара рук. Кроме того, мы — школа, а не тюрьма. Если она действительно захочет уйти, она должна быть способна уйти.

— Даже сейчас? — спросила Эя?

— А что еще мы можем сделать? — в ответ спросил Маати. — Приковать ее к дереву? Убить? Нет, Эя-кя. Ашти Бег не бросит работу, но, если она так решит, мы будем обязаны уважать ее выбор.

Эя молчала на протяжении пяти медленных вздохов. Потом она посмотрела на него, и Маати удивился, увидев ее мрачное выражение.

— Я все еще не могу заставить себя поверить, что Ванджит это сделала.

— Почему?

Эя нахмурилась и сжала руки. Где-то далеко порвалась веревка, державшая ставни; дерево стукнуло о камень. Порыв ветра ворвался в окно и расшевелил огонь в очаге.

— Она поэт, — сказала Эя. — Она поэт.

— Поэты тоже люди, — сказал Маати. — Мы ошибаемся. При случае мы можем быть мелочными. Злопамятными. Низкими. Ее мир перевернулся с ног на голову, и она все еще не понимает, что это означает. Конечно не понимает. Я бы больше удивился, если бы она не сделала какой-нибудь неверный шаг.

— Значит ты не думаешь, что мы в трудном положении? — спросила Эя.

— Она разумная девушка. Получив власть, она плохо распорядилась ей. Один раз. — Маати покачал головой. — Один раз — все равно, что никогда.

— А если это случится два раза? — спросила Эя. — Если это будет происходить каждый раз?

— Не случится, — возразил Маати. — Она не такая.

— Но она изменилась. Ты только что это сказал. Пленение дает власть, а власть изменяет людей.

— Она изменяет их положение, — сказал Маати. — Она изменяет их представления о том, что надо делать. Чего надо избегать. Она не изменяет их души.

— Я вскрыла сотни тел, дядя. И никогда взвешивала душу. Я никогда не осуждала никого. Надеюсь, я поступила правильно, выбрав Ванджит.

— Не убивай себя беспокойством, — сказал Маати. — Пока, во всяком случае.

Эя медленно кивнула:

— Я думала о том, кому послать письма и набрала полдюжины имен. Когда мы окажемся в Патае, я найму посыльного. И не буду дожидаться ответов.

— Отлично, — сказал Маати. — Все, что нам нужно, — немного времени, чтобы завершить Ранящего.

Эя приняла позу согласия и конца разговора, потом пошла по темнеющему залу — плечи опущены, голова наклонена. Маати почувствовал укол вины. Эя была уставшей, опечаленной и напуганной больше, чем показывала. Он посылал ее объявить всему миру, что она предала своего отца. Он мог бы отнестись помягче к ее опасениям о Ванджит и Ясности-Зрения. Он не знал, почему был таким жестким.

Он помылся, как всегда делал вечером, и приготовился написать несколько страниц в своей книге, нацарапать слова на бумагу при колеблющемся свете ночной свечи; мысли появились, главным образом, благодаря Ванджит. И совсем не удивился, когда кто-то поцарапался в его дверь.

Ванджит выглядела маленькой и юной. Андат, лежавший в изгибе ее руки, оглядел полутемную комнату, булькая себе, как младенец. Маати жестом предложил ей сесть.

— Я слышала, как Эя-тя говорила с Ашти Бег, — сказала Ванджит. — Они уезжают?

— Эя берет повозку и едет в Патай за припасами, — сказал он. — Кроме того она собирается послать письма, для меня. Ашти Бег будет помогать ей в пути. Вот и все.

— Это не из-за меня?

— Нет, Ванджит-кя, — тепло сказал Маати. — Нет. Все это было запланировано до всего того, что произошло между тобой и Ашти-тя. Это только… нам надо время. Эе нужно отдохнуть от пленения, очистить сознание. И нам нужно убедиться, что император и его сын не заимели полукровку-наследника до того, как мы сделаем то, что необходимо. Так что мы попросим помощи. Эя — дочь императора. Ее слово имеет вес. Если она расскажет нескольким людям — достаточно высокопоставленным утхайемцам — о том, что мы сделали и что собираемся сделать, они смогут использовать их влияние и остановят гальтов. А потом…

Он показал на Ванджит и школу, на широкое поле возможностей, лежавших перед ними, если у них будет время. Андат заворковал и широко раскинул собственные ручки — радость, или, возможно, насмешка.

— Почему он это делает? — спросила Ванджит. — Почему он заключил сделку с этими людьми? Разве он настолько любит Гальт?

Маати глубоко вздохнул, давая вопросу повращаться в сознании. Много лет назад он завел себе привычку складывать любое число грехов к ногам Оты. Но, скрепя сердце, не этот.

— Нет, — сказал Маати. — Ота-кво вовсе не зло. Мелочный, возможно. Заблуждающийся, безусловно. Он видит, что гальты сильны, а мы нуждаемся в силе. Он видит, что их женщины могут рожать детей от наших мужчин, и верит, что это единственная надежда на новое поколение. Мы можем исправить то, что сломали. Он этого не понимает.

— Нужно время, — сказала Ванджит.

— Да, — вздохнул Маати. — Нам нужно время, чтобы вновь построить. Пересоздать.

На мгновение он оказался на холодном складе в Мати, и андат Бесплодная посмотрела на него с ужасной и прекрасной улыбкой.

— Строить мир очень долго, — тихо сказал он, — а сломать его можно в считанные мгновения. Я все еще помню, на что это похоже. Между одним вздохом и другим, Ванджит-кя. Я разрушил мир меньше, чем за один удар сердца.

Ванджит мигнула, словно удивилась, а потом на ее губах появилась кривая полуулыбка. Ясность-Зрения успокоился, глядя на нее так, словно она что-то сказала. Андат стал неподвижным, как камень; он даже перестал делать вид, что дышит.

Маати почувствовал, как животе зашевелилось беспокойство.

— Ванджит? Ты хорошо себя чувствуешь? — Она не ответила, и Маати повторил: — Ванджит?