Сергей Морозов - Приключения Красной Беретки
— И бездарные писатели.
— Зачем вы так, — Беретка улыбнулось с такой добротой, на которую только была способна. – у вас ведь были достойные книги.
— Возможно, у меня что‑то с восприятием прошлого. Когда я начинал писать, я думал, что это что‑то достойное. Но когда я смотрю на них сейчас, я чувствую какую‑то ложную память.
— Ложная память возникает в результате ложных отражений в сознании. Чтобы она не возникала – вы можете смириться с чем‑то внешне, но вы никогда не должны смиряться с тем, что вам не нравится, в душе. Чем дольше вы живете, тем больше в вас накапливается отражений. Отражений, проходящих через людей, через идеи, через книги. Все отражается во всем и унифицируется, выравнивается.
— Это, конечно, не совсем закат Европы, но это очень верно. Это действительно мир зеркал. Обыватель отражается в зеркале политики, искусства, литературы – и он хочет видеть себя. Но этого мало. Он не любит себя; он требует себя в зеркале и он плюет в зеркало… Да, и я – тоже отражение в одном из зеркал… в котором ничего нет.
— Вот видите, как здорово! Напишите про это.
— Я не знаю… Как‑то менять все…
— Вы верите в богов?
— В богов… вы меня просто озадачиваете… возможно, есть высшая сущность, но является ли она личностью, или она имперсональна…
— То, что вы говорите, и есть сумерки богов.
Писатель приоткрыл рот и посмотрел на Беретку широко раскрытыми глазами.
— А я вот верю в богов. И в богинь. Потому что я везде вижу проявления божественного. Но как может быть божественное без богов? Я ведь божественна?
— Да. Именно…
— Вот видите, как все просто. Когда напишете книгу – дайте мне знать. Хотя нет, я узнаю сама – тогда ведь про вашу книгу напишут все.
— Если написать действительно интересную вещь… вы знаете, что будет как бы выбиваться из общей линии… Этой книгой можно будет кого‑то не нарочно обидеть. Это будет не понято сообществом. Каким сообществом? Да никаким, как все сообщества в этом городе, все формальные, все сообщества, вроде бы существующие здесь, даже не знают, зачем они существуют. Интересная книга… если выложить в магазине интересную книгу, то кто тогда купит все остальные, неинтересные… получится как бы нарушение писательской этики…
— Закат Европы… Закат Европы… над нашим городом погас… Вы знаете, мне показалось, что в вас тоже чувствуется закат. Меньше думайте об обществе и никогда, никогда, никогда не чувствуйте на себе вины за него. Оно‑то точно никакой вины ни в чем за собой не чувствует. До свидания, Писатель. Надеюсь, я о вас еще услышу.
Беретка встала, повернулась, увидела дождь за стеклянной дверью и подумала: «В дождь никто не покупает книги… Но ведь дождь в городе идет всегда… Нет, не всегда, иногда в нем идет снег.»
— Кошки
Городской пейзаж изменился. Теперь он состоял из мрачных, обшарпанных четырех–шестиэтажных домов. «Я зашла куда‑то не туда, в какой‑то плохой район», — подумала Беретка, когда увидела совсем брошенное здание с пустыми глазницами окон. Здание было огорожено покосившимся забором, простоявшим определенно не один год. Беретка поправила сумочку с браунингом так, чтобы та была скорее–на–животе, чем скорее–на–попе.
И вдруг Беретка увидела кошку. Это была просто кошка. Среднего размера и пестрой расцветки. Кошка сидела на одном из разнокалиберных мусорных баков. Беретка повернулась к кошке, подумала, посмотрела на кошку, еще подумала и тихо сказала:
— Мяу.
Кошка посмотрела на Беретку. И ответила так же тихо:
— Мяу.
Беретка улыбнулась и спросила:
— Мяу?
— Мяу, мяу, — ответила кошка.
— Мяу–мяу, мяу–мяу, — сказала Беретка погромче.
— Мяу? мяу, — кошка тоже ответила погромче.
Откуда‑то появилась еще кошка. Она вспрыгнула на соседний бак и удивленно посмотрела.
— Мяу. – сказала Беретка, повернувшись к ней.
— Мяу, мяу, — ответила кошка.
Беретка повернула голову в сторону первой кошки, а кошек оказалось уже две.
— Мяу, мяу, мяу, — радостно обратилась к ним Беретка.
— Мяу, мяу, — ответили кошки.
Откуда‑то появился кот. Кот тоже вспрыгнул на один из баков.
— Мяу, — поприветствовала его Беретка.
— Мяу, — ответил кот с некоторым сомнением.
— Мяу, — сказала ему Беретка чисто и искренне.
— Мяу–мяу? — спросил кот, все еще сохраняя некоторую настороженность.
— Мяу. Мяу, — заверила его Беретка. А повернув голову, увидела, что кошек на баках стало еще больше. И еще пара сидели на земле.
— Мяу–мяу–мяу, — поприветствовала она всех.
— Мяу, мяу, мяу, — ответили кошки вразнобой.
— Мяу? мяу–мяу, мяу! – громко и весело протянула Беретка.
— Мяу–мяу–мяу, — ответили кошки.
— Мяу. Мяу, — поддержали их коты.
— Мяу–мяяу–мя–я-я–яу! – с восторгом выдала Беретка.
— Мяу, мяу, мяу, — зазвучало со всех сторон.
Беретка набрала побольше воздуха, и во весь голос залилась:
— Мяу, мяу, мяу, мяу, мяу, мяу, мяу!!!
— Мяу, мяу, мяу!!! — весело, в полную силу поддержали кошки.
И вдруг Беретка почувствовала что‑то не то. Беретка обернулась. За ее спиной собралось пара десятков человек, кроме того, в доме напротив были открыты окна, и из них тоже смотрели – пристально, с удивлением и любопытством. Беретка улыбнулась, засмеялась, повернулась и пошла в сторону городского центра. Кошачьи крики неслись со всех сторон. А по пути она все пыталась вспомнить: «Так о чем же я говорила с писателем?.. Похоже, о читателях, которые не читают книги…»
Охота
Первое, что она увидела – была спина. Первое, что она услышала – звон ветра. Первое, что почувствовала – тряска. Это было не легко, но она бросила взгляд на себя – древнегреческая туника развивалась на ней. «Это уже лучше! Но где я?». Она была привязана ремнями. Привязана к колеснице. «Ремни безопасности? Ха!» И как раз на ее «Ха!» колесницу тряхнуло так, что ей показалось, что ее сердце вылетело куда‑то вверх.
— Опять прозевала! – взревел возничий.
Возничий был громаден, и рельеф его мускулатуры показался ей удивительным. К тому же он был перетянут в кожаный костюм, похожий на тот, что был у Варуны. Это еще сильнее подчеркивало его силу, делая ее запредельной. Только кожа была не черной, а коричневой, и латы были не серебряными, а золотыми. Гром раздался, но не с неба, а со стороны. И тут богиня увидела, что в руках у нее лук, а на боку – колчан. И лук ее даже напугал. Его ложе было толщиной в ее руку, а черная тетива – в палец. «Так, мы с кем‑то воюем, надо стрелять».
— Стреляй же, вон он! – голос возничего было оглушающим.
И она увидела тварь. Это было определенно не животное. Это было нечто уродливое… «Я не охочусь… я не натяну лук… я не выстрелю». Автоматическим движением она вытащила стрелу… она натянула лук. Она почувствовала, насколько он тугой, насколько он тяжелый, но она вставила стрелу, натянула лук и выстрелила. «Я сильная!» Мимо! Возничий зарычал, и стегнул лошадей – лошади – а они были рыжими — неслись быстро, гораздо быстрее автомобиля. «Километров сто, однако…» И еще они прибавили скорости.
