Владимир Ленский - Проклятие сумерек
– А если мы больше никогда его не увидим? – спросил Бенно как бы сам себя.
Бельтран пожал плечами.
– Лично я не видел его больше пятидесяти лет и даже не скучал.
– Тогда ты не знал о его существовании, – возразил Бенно. – А теперь знаешь. Вот в чем разница.
– Знаешь, на что я рассчитываю? – сказал Бельтран. – На правосудие герцога Вейенто. Он очень умный человек. И законы у него хорошие. А главное – он всегда точно знает, когда нужно следовать закону, а когда просто необходимо его нарушить. С таким отцом Бальян не пропадет.
– Хотелось бы верить, хотелось бы верить, – пробормотал Бенно и поежился.
Почему-то случившееся сильно его настораживало. Хотя падение человека в пропасть – не такое уж из ряда вон выходящее событие.
* * *
Бальян со своей ношей беспрепятственно вошел, в ворота. Перед ним расступались, как перед зачумленным. Разговоры смолкали. Слуги отворачивались, солдаты замирали, а затем отходили подальше. И с каждым новым шагом Бальян чувствовал себя все хуже, а камень на сердце все рос и рос.
Ему не хотелось входить во внутренние помещения замка, поэтому он просто остановился посреди двора. Поймал взгляд какого-то детины и негромко сказал ему:
– Постели что-нибудь на землю.
Детина, не смея возражать приказанию, сдернул собственный плащ и разложил его на камнях. Бальян снял свою ношу и устроил мертвого мальчика. Потом уселся рядом на корточки и стал ждать.
Смерть, которую Бальян принес с собой на плечах, как будто короновала его: никто из обитателей замка не дерзал противоречить этому юноше, какой бы бедной ни была его одежда и какими бы простыми ни казались его манеры.
Оповещенный о странном явлении, во двор быстрым шагом вышел сам герцог. Бальян поднялся ему навстречу. Герцог блуждал глазами по двору в поисках того ужасного, что принес в замок молодой бродяга, но не видел.
Бальян загораживал собой тело. На мгновение лицо герцога исказила безумная надежда, но тут Бальян сделал шаг в сторону, и Вейенто наконец увидел тело своего сына. Маленькое, изломанное, с изуродованной головой. Только руки мальчика странным образом сохранились в неприкосновенности, и это были руки Аваскейна, каким его знал Вейенто: тонкие, очень белые, с мягкими ладошками. Вейенто уставился на белое пятнышко на ногте мизинца. Этот мизинец был самым живым из всего, что осталось от Аваскейна, и вместе с тем он не позволял усомниться в очевидном: Аваскейн мертв.
Лицо Вейенто странно перекосилось. Как будто он носил вместо лица тряпичную маску и теперь кто-то пытался сорвать ее, но клей, которым она крепилась к черепу, как назло, не позволял сделать это сразу.
Герцог разразился бурными бабьими завываниями. Он причитал и кричал, звал сына, укорял его, а лицо его все время по-разному искажалось, то растягиваясь вбок, то сморщиваясь в куриную гузку.
Бальян, стоя чуть поодаль, с ужасом наблюдал за этой сценой. Он не знал, что сказать, как себя вести, и поэтому просто не двигался с места.
Неожиданно Вейенто замолчал. Слезы его высохли. Совершенно ровным, спокойным тоном он спросил у Бальяна:
– Это ты его нашел?
– Гномы, – ответил Бальян и кашлянул: его голос прозвучал хрипло.
Герцога передернуло, как будто этот кашель причинил ему немыслимые страдания. Но второй вопрос он задал так же спокойно, как и первый:
– Зачем ты убил его?
– Я не убивал его, ваша милость, – сказал Бальян. – Это невозможно. И бессмысленно.
– Бессмысленно? – Вейенто улыбнулся. – Нет, это имело смысл. Для тебя. Ведь он – твой брат.
– Ваша милость, мне не нужно было убивать моего брата, – повторил Бальян. – Его нашли гномы.
– Ну конечно! – нетерпеливо сказал Вейенто. – Конечно гномы. А ты находился рядом. Ждал, пока они его найдут. Потом принес сюда. Ты ведь мой сын, Бальян, мой старший сын. Мой мальчик. Как ловко ты избавился от заморыша! Теперь герцогство унаследует настоящий воин. Ты ведь думал не о себе, правда? Ты думал о герцогстве. О сильном правителе. Нам необходим сильный правитель.
Он помолчал, потом обнял Бальяна за плечи и развернул его лицом к солдатам гарнизона.
– Смотрите! Смотрите, вот ваш будущий властелин! Подчиняйтесь ему, потому что у него твердая рука и совсем нет того, что слабые люди называют «добрыми чувствами». И когда я стану королем, мне понадобится преданный человек на севере. – Он встряхнул Бальяна, заглянул ему в глаза. – Ты, Бальян! Ты будешь моим преданным вассалом, моей правой рукой. Потом, когда я стану королем. А пока нужно захватить трон. И ты мне в этом поможешь, слышишь, ты? Мой сын! Мой отважный, мой красивый сын. Идем, расскажем твоей мачехе. Она обрадуется, вот увидишь.
Неожиданно он оттолкнул Бальяна и бросился к Аваскейну. Присел рядом, подтолкнул тело, заглянул в изуродованное смятое лицо мальчика.
– Ты ни на что не годился, Аваскейн, – прошептал Вейенто. – И вот ты мертв и годен только на то, чтобы открыть дорогу своему брату. Тебя похоронят и забудут. Ты никому не был нужен, даже мне. Бедное маленькое ничтожество.
Бальян позволил герцогу увести себя в замок. Он ощущал на своих плечах сотни взглядов – и осуждающих, и сочувственных. Единственным утешением ему служило то, что никто из солдат гарнизона и практически никто из слуг не верил в это убийство.
* * *
Вейенто втолкнул старшего, сына в одну из комнат, где имелось очень узкое окно без стекол, выходящее во двор, после чего без единого слова объяснений запер за ним дверь. Бальян оказался в заточении.
Он опустился на тюфяк, брошенный в углу. Судя по всему, прежде в этой комнате обитал кто-то из слуг. Каморка была маленькой и убогой, но вместе с тем помещалась неподалеку от господских покоев.
Гномы были правы. Не следовало нести тело мальчика в замок. Нужно было просто похоронить его там, где он погиб, и сделать вид, будто никто ничего не знает. Рано или поздно Вейенто нашел бы коня и понял, что произошло. Но в таком случае Бальян оставался бы в стороне – и, кто знает, может быть, герцог не обвинил бы его в этом преступлении.
«Мой отец сошел с ума, – мысли тянулись одна за другой, оставляя тягостное чувство. – Мало того что он считает меня убийцей, он еще и одобряет подобный поступок! Я глупец… Нужно бежать отсюда при первой же возможности».
Он думал о своей хижине в горах, о своих приятелях-гномах, что время от времени заглядывали к нему на огонек, о тишине одиноких ночей, и ему хотелось плакать.
Он оставил поместье и богатый дом своей матери, чтобы быть подальше от людей с их вечной суетой, пустыми заботами и печалями. Когда необходимость заставляла Бальяна заходить в поселки и договариваться там о выпечке хлеба или о покупке одежды, он торопился поскорее покинуть их.
