Фриц Лейбер - Мечи в тумане
Мокрый от пота Фафхрд не отрывал глаз от адепта, напряженное тело которого начало покачиваться, словно каменный столб, этакий стройный собрат монолита у него за спиной. Губы Анры были растянуты в застывшей улыбке предвидения. Тело раскачивалось все сильнее, но несколько мгновений, словно жуткий маятник смерти, не падало. Наконец, похожий на каменный столб, покойник рухнул ничком. Когда его голова коснулась черной плиты, раздался ужасающий гулкий звук.
Ахура вновь истерически расхохоталась.
Бросившись к Мышелову, Фафхрд окликнул его по имени и принялся трясти осевшее тело. Ответом ему был храп. Словно какой-нибудь изнуренный солдат фиванской фаланги, задремавший на исходе битвы, опираясь на копье, Мышелов заснул от полной потери сил. Отыскав серый плащ, Фафхрд завернул в него Мышелова и уложил на землю.
Ахура судорожно тряслась.
Фафхрд посмотрел на распростертого на земле адепта, похожего на рухнувшую каменную статую. Своей худобой Девадорис напоминал скелет. Рана, нанесенная Скальпелем, почти не кровоточила, однако лоб адепта раскололся, словно яичная скорлупа. Фафхрд дотронулся до тела. Кожа была ледяной, мышцы тверды, как сталь.
Фафхрду приходилось видеть людей, окоченевших сразу после смерти, например, македонцев, сражавшихся слишком отчаянно и слишком долго. Однако они перед смертью теряли силы и даже пошатывались. Анра же Девадорис до самого последнего момента выглядел свежим и уравновешенным, несмотря на то что вызывающий окоченение яд уже скопился у него в крови. На протяжении всего поединка грудь его едва вздымалась.
– Клянусь распятым Одином! – пробормотал Фафхрд. – Это был настоящий мужчина, хоть и адепт.
Чья-то рука легла ему на плечо. Фафхрд обернулся: перед ним стояла Ахура. Вокруг глаз у нее появились белые круги. Она косо ухмыльнулась, понимающе вздернула бровь, затем, приложив палец к губам, внезапно упала на колени перед трупом адепта. Робким движением прикоснулась она к атласному сгустку крови у него на груди. Снова заметив сходство между лицом покойника и искаженными чертами лица девушки, Фафхрд с шумом выдохнул воздух из легких. Испуганной кошкой Ахура отскочила в сторону.
Внезапно она застыла в позе танцовщицы и уставилась Фафхрду за спину; невероятно мстительное злорадство появилось на ее лице. Кивнув Фафхрду, она легко взбежала по ступеням к гробнице, указала пальцем внутрь и снова кивнула. Северянин неохотно двинулся с места, не сводя глаз с ее напряженного и какого-то нездешнего лица, прекрасного, как у ифрита. Он медленно взошел по ступеням.
Оказавшись наверху, Фафхрд заглянул в гробницу.
Глядя внутрь, он почувствовал, что весь мир представляет собой лишь тоненькую пленку на первородной мерзости. Северянин понял: то, что показывает ему Ахура, каким-то образом связано с ее полнейшим вырождением, равно как с вырождением того, что называло себя Анрой Девадорисом. Он вспомнил о странных колкостях, которые Ахура бросала адепту во время поединка. Он вспомнил ее смех, в его мозгу забрезжили смутные подозрения относительно зародившихся в каких-то мрачных безднах непристойностях, которые она произносила. Фафхрд не обратил внимания на то, что Ахура перевесилась через стенку гробницы и ее белые руки безвольно болтаются, словно в бессильном ужасе указывая на что-то изящными пальцами. Он не знал, что проснувшийся Мышелов устремил на него озадаченный взгляд своих черных глаз.
Позже Фафхрд сообразил, что изысканный и утонченный облик Девадориса навел его на мысль о том, будто гробница – это несколько своеобразный вход в какой-то роскошный подземный дворец.
Но тогда он не увидел в тесном каменном мешке никаких дверей, никаких щелей, указывающих на замаскированный вход. Вышедший отсюда жил именно здесь, в каменном склепе, где по углам висели толстые слои паутины, а на полу кишели личинки, навозные жуки и черные мохнатые пауки.
10. Гора
Возможно, именно так и было задумано каким-нибудь кудахчущим демоном, а может, и самим Нингоблем. Как бы там ни было, Фафхрд, спускаясь по ступеням гробницы, запутался ногами в покрове Аримана и дико заорал (по словам Мышелова, замычал), пока не разобрался в чем дело, однако к тому времени покров уже был изорван в клочья.
Затем Ахура, очнувшись благодаря этому шуму, навела на короткое время панику, закричав, что черный монолит и его каменное воинство идут к ним и собираются раздавить их своими каменными ногами.
Почти сразу после этого чаша Сократа заставила застыть кровь в жилах друзей: она описала по земле полукруг, как будто ее многомудрый, но невидимый владелец пытался дотянуться до нее, быть может, чтобы промочить горло после диспута в пыльном подземном царстве. Высохшей ветки с Древа Жизни пропал и след, хотя Мышелов отскочил совершенно по-кошачьему, когда увидел большое черное насекомое, похожее на сучок, уползавшее с места, куда упала ветка.
Но самое большое замешательство устроил верблюд, который вдруг принялся откалывать неуклюжие курбеты в не свойственной ему восторженной манере и, встав на задние ноги, попытался покрыть одну из кобыл, но та смятенно заржала и унеслась прочь. Немного позже стало ясно, что верблюд добрался до любовных зелий: одна из бутылочек была разбита копытом и на этом месте виднелось пенистое пятно, а два глиняных кувшинчика исчезли бесследно. Фафхрд вскочил на одну из оставшихся лошадей и с дикими воплями поскакал вслед за убегающими животными.
Оставшись наедине с Ахурой, Мышелов был вынужден напрячь все свои способности, чтобы спасти девушку от безумия потоком болтовни, в основном пряными тирскими сплетнями, а также совершенно апокрифической байкой о том, как он, Фафхрд, и пять мальчиков-эфиопов играли однажды в майское дерево с глазными стеблями вусмерть пьяного Нингобля, в результате чего его глаза оказались развернутыми в самых неожиданных направлениях. (Мышелова очень удивляло, почему их семиглазый наставник до сих пор не прислал никакой весточки. После победы Нингобль всегда был особенно шустр в требовании расплаты и к тому же невероятно дотошен: он явно спросит с них отчет о трех пропавших сосудах с любовным зельем.)
Вполне можно было ожидать, что Мышелов воспользуется представившейся возможностью и попытается добиться взаимности от Ахуры, а если повезет, то и удостовериться, что он избавился от своего улиточного заклятия. Однако, если даже не брать в рассуждение истеричное состояние девушки, он почему-то теперь робел перед ней, как будто встретился с ней впервые, хотя это была та самая Ахура, которую он любил. Конечно, со времени путешествия к Затерянному Городу она сильно изменилась, и его сдерживало воспоминание о том, как он обращался с той, прежней Ахурой. Поэтому он уговаривал и утешал ее, словно какую-нибудь одинокую тирскую бродяжку, и в конце концов принялся забавлять девушку двумя извлеченными из мешка перчаточными куклами.
