Сьюзан Маклеод - Холодный поцелуй смерти
— Я по-прежнему работаю в «Голубом сердце», — сказал Бобби, нарушив молчание, и я повернулась к нему. — Альби, новый директор, разрешает мне перед работой навещать папу, и после смены я тоже забегаю сюда на пару часов, когда клуб уже закрывается. Альби — славный парень, он не любит все эти властные разборки и кретинские игры с памятью, как «Тот».
«Тот» — это Деклан, Господин Бобби и глава кровного клана Красного трилистника. У Деклана есть привычка проделывать мерзкий вампирский фокус — похищать воспоминания, а потом возвращать их по кусочку: он делает это со своими подчиненными вампирами по собственной прихоти, ради садистского развлечения. Однажды он сделал так, что Бобби забыл, что его подруга мертва, — пожалуй, такое Бобби не скоро простит.
Бобби посмотрел на меня с вызовом:
— Я ушел из «Кровавого трилистника».
— А, ясно, — я сама не знала, что ему ответить.
— Не мог же я там оставаться — после всего. — Он начал мерить шагами коридор между креслами. — Еще эта сука Фиона считает, что, когда Деклана нет рядом, можно строить мне глазки. Это ведь из-за нее папа попал сюда!
Фиона и есть та чокнутая ясновидящая, которая подослала ко мне ревенантов, — и по совместительству «управляющая делами», то есть дневная заместительница и подружка одновременно.
— Я даже подумал, не подать ли прошение о переходе в другой кровный клан. — Бобби остановился и застыл посреди прохода. — Ну, петицию в Совет Старейшин — чтобы получить другого Господина. Как ты считаешь?..
Я озадаченно уставилась на него. Почему он со мной советуется?
— Не знаю, Бобби. Я слышала, что так можно сделать, но, наверное, надо спрашивать не у меня.
— Я уже разузнавал — тайком, конечно. — В его глазах мелькнул страх. — Не хочу, чтобы Деклан узнал, — уж он-то постарается, чтобы у меня ничего не вышло. Прежде чем подавать петицию, надо заручиться согласием другого Господина, — тогда Деклан не сможет возразить, если меня сразу возьмут, — ну, или сможет и получит какую-то компенсацию, но я все равно уйду.
— Кажется, тебе стоит поговорить с другими старшими вампирами, — проговорила я, снова покосившись на лифты.
— Само собой, первым делом я пошел бы к Альби, — продолжал Бобби, — но он все время говорит, что не хочет переманивать чужих вампиров. Даже Дар никому давать не хочет! Говорит, у него и так хлопот полон рот — надо же управлять «Голубым сердцем».
Я поймала себя на том, что чешу шею, и с усилием опустила руку, с тоской думая о том, когда же придет Грейс. Может быть, если попросить Хари, он смилостивится и даст мне таблетку джи-зава… Надо только попросить очень-очень вежливо или очень-очень отчаянно.
— Понимаешь, — Бобби пригладил ладонью волосы, наткнувшись пальцами на серебряный обруч, — у меня никак не получается поговорить с другими Господами. Я или здесь, или на работе в «Голубом сердце». Они продают билеты на каждые пятнадцать минут, — тоже мне, нашли конвейер! Приходится кусать клиенток одну за другой, без передышки, а другие вампиры завидуют, считают, будто это такой вампирский рай, а я трачу столько сил на то, чтобы клиентки ловили полный кайф от каждого укуса, что иногда даже поесть толком не успеваю и к утру все равно голодный!
— Нечего на меня так пялиться, — проговорила я: мне стало его жалко, но при этом я опасалась, что все эти разговоры — повод пригласить меня на ужин а-ля вампир.
— Мне нельзя, ты же знаешь! — Бобби с обиженной миной шагнул ко мне. — Этот подонок мне не разрешает!
Ах да, даже у Деклана есть свои достоинства. Одно из них — то, что он запретил всем своим подчиненным вампирам вонзать клыки в меня. При этом, конечно, остается и лично Деклан, и куча других кровососов, на которых запрет не распространяется.
— Вот и хорошо, — произнесла я; голос звучал спокойнее, чем я опасалась.
— Я вот что хотел у тебя спросить. — Теперь Бобби глядел на меня с надеждой. — Я вот думал, может, ты замолвишь за меня словечко перед своей Госпожой: вдруг она согласится меня принять?
— У меня нет Госпожи! — удивилась я.
— Все говорят, что ты и Роза…
Ах, Роза — вампирша, чье тело я раньше заимствовала, когда пользовалась маскировочным заклятием. Дьявол.
Малик что-то об этом говорил: все вампиры теперь считают, будто я ее собственность.
— Роза мне не Госпожа. — Я тщательно подбирала слова. — Это другое, и не проси меня объяснять, все очень запутанно.
— Ладно, — кивнул он: объяснения его, как видно, не интересовали. — Ты ей только скажи — я сделаю все, что угодно, я слышал, что она любит, и на все согласен. — Он прижал к груди скованные руки и улыбнулся, подавшись ко мне, на клыках блеснул отсвет флуоресцентных ламп. — Я теперь все умею, каждый день тренируюсь! Серьезно, я что угодно сделаю, лишь бы оказаться подальше от этой суки Фионы.
Я предостерегающе подняла ладонь — пусть он отойдет!
— Бобби, я не могу…
— Нет! — Он схватил меня за руки, прижался к ним губами. — Прошу тебя! Я знаю, что наслать на тебя морок не получится, но — все, что захочешь… все, что захочет Роза… я все сделаю!
Холодные губы целовали мне пальцы, серебряная цепочка грохотала в ушах, словно кандалы. Я зачарованно смотрела туда, где соприкасались наши руки. Персиковые стены исчезли, приемная превратилась в громадную квадратную комнату, освещенную сотнями кремовых церковных свечей и увешанную тяжелыми багровыми драпировками, в угол выстланного каменными плитами наклонного пола вделана решетка, и реки крови…
На миг я замерла, не понимая, где нахожусь, и тут на меня обрушились воспоминания.
…Я покрепче ухватилась за цепь, соединявшую его скованные запястья, и рванула на себя. Он потерял равновесие, рухнул с коленей, спиной прямо на твердый пол. Я снова дернула за цепь, и он, визжа и отплевываясь, поехал по скользким от крови плитам и замер, содрогаясь, у моих ног. Я улыбнулась, глядя на него, — я видела лишь свежую красоту его тела, застывшую на грани между юностью и мужественностью, и не замечала столетий, таившихся во мраке его глаз.
— Как ты назвал меня, мио каро? — спросила я голосом, шелковым от соблазна.
— Ты сука, стерва и садистка! — оскалился он, между изогнутых губ показались клыки, красные от моей крови.
Я откинула голову и восторженно захохотала.
— Какие сладкие слова, любимый! — Я крутанула запястьем, мой смех прервал щелчок, похожий на выстрел, и хлыст с металлическим наконечником прочертил по голому животу очередную тонкую кровавую линию.
Он снова завизжал, пискляво, пронзительно, выгнув спину от наслаждения, пробужденного болью. Потом ухватился за соединявшую нас цепь, притянул меня к себе, заставил рухнуть на колени рядом с ним.
