Дэйв Дункан - Прошедшее повелительное
«Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом, иль трупами своих всю брешь завалим…» Почему это ему на ум пришли эти строки? Ах, да, бредовый сон с диккенсовским персонажем, уверяющим, что он и есть мистер Олдкастл. С ночи прошло Бог знает сколько времени, а сон все держится в памяти. В пролом, друзья?
– Враги могут быть у каждого, – рассудительно сказала Алиса.
Он вспомнил про письмо, но решил не беспокоить ее до тех пор, пока не поговорит с мистером Олдкастлом.
– Ты имеешь в виду мои мозги, смазливую внешность, может, еще персональный магнетизм? Ну, допустим, они возбуждают зависть, где бы я ни появился, но этого можно ожидать. Ревнивые поклонники – вот серьезная угроза. Представь себе: увидев пламенную любовь, которую ты пробуждаешь во мне своим игривым взглядом, и воспылав ревностью, какой-то ублюдок пытается устранить меня с поля. Вот только кто он – этот копьеносец, что открывает щеколды с другой сто…
Алиса удивленно приподняла брови, и он смолк, ощущая себя идиотом. Она молчала, но ее глаза сказали ему достаточно. У Джинджера Джонса имелся повод настаивать на своей теории. Объясни одно вторжение, и ты сможешь объяснить второе? Кстати, запертая изнутри дверь в Грейндж делает Эдварда Экзетера единственным возможным подозреваемым в убийстве Тимоти Боджли.
– Это занятная проблема, – протянула она, поигрывая перчатками. – А что насчет той женщины, которую – как им казалось – видели ребята? Они рассказывали о ней до или после того, как обнаружили запертую дверь?
– Представления не имею! Что-то мне не верится, что ты проглотила все это. Ты ведь обычно отличаешься благоразумием!
– Мальчикам можно верить?
– Славные ребята, – признал он.
– Мистер Джонс сказал еще, что ты, возможно, уловил какие-то намеки, которые не заметили воспитатели. Он говорит, так бывало часто.
– Не в этом случае. Большинство ребят винят во всем суфражисток. Директор рвал и метал. Он отменил половину каникул, потому что никто не признался.
– Это обычная практика?
– Общее наказание или то, что никто не сознался?
– И то, и другое.
– Нет. Ни то, ни другое, – признался он. И еще более странным было отсутствие ропота со стороны безвинно пострадавших.
Перед его глазами вдруг возник образ маленького серьезного Коджера Карлайля с веснушками, пылающими от возбуждения. Он взахлеб говорил что-то про женщину с длинными кудрявыми волосами и белым как мел лицом. Но это же точь-в-точь описание того кошмара, что до сих пор терзает Эдварда! Коджер и дожив до ста лет не сможет сочинить убедительной лжи. Это, должно быть, простое совпадение! Или, валяясь в бреду, Эдвард вспомнил этот рассказ и переместил его в другую историю?
С минуту он просто смотрел на Алису, прежде чем понял, что она серьезно озабочена.
– Ладно, забудь эту ерунду, дорогая! С тех пор прошли месяцы. Это не имеет никакого отношения к тому, что случилось в Грейндж, – тому, о чем мы не должны говорить. Давай лучше поговорим о нас.
– А что с нами?
– Я тебя люблю.
Она покачала головой:
– Я нежно люблю тебя, но по-другому. Тут не о чем говорить, Эдвард. Давай не будем снова об этом! Мы в близком родстве, и я на три года старше…
– С годами это значит все меньше и меньше.
– Чушь! В тысяча девятьсот девяносто третьем мне исполнится сто лет, а тебе только девяносто семь, и ты будешь бегать за юбками, вместо того чтобы катать меня на кресле с колесиками. Я надеюсь, мы навсегда останемся друзьями, Эдди, но не более того.
Он подвинулся, чтобы устроиться поудобнее, хотя перепробовал уже все варианты и ни один не оказался по-настоящему удобным.
– Милая Алиса! Я же не прошу тебя сейчас о согласии…
– Именно это ты и делаешь, Эдвард.
– Никаких окончательных решений, – отчаянно сказал он. – Мы еще слишком молоды. Я просто прошу тебя рассматривать меня в качестве серьезного претендента – на равных с остальными. Я хочу только, чтобы ты думала обо мне как…
– Это твое последнее предложение. Вначале ты просил о гораздо меньшем.
Теперь она обмахивалась еще ожесточеннее. Он провел рукой по взмокшей голове. Да, женские одежды не приспособлены к такому жаркому лету. По-своему ему повезло – на нем только бумажная рубашка. Впрочем, как мужчина вообще может взывать к женщине, валяясь на спине с задранной вверх ногой?
– Извини меня за настойчивость. Спишем ее на преходящую юношескую нетерпеливость. Ты сама сказала, что не собираешься принимать окончательных…
– Эдвард, замолчи! – Алиса хлопнула газетой по колену. – Выслушай меня внимательно. Наш возраст мало что значит – в этом я с тобой согласна. Проблема не в этом. Во-первых, я никогда не выйду замуж за кузена. Наша семья и без того достаточно странная, чтобы добавлять еще и кровосмешение. Во-вторых, я не отношусь к тебе как к кузену.
– Это уже многообещающе.
– Я отношусь к тебе как к брату. Мы росли вместе. Я действительно люблю тебя, сильно люблю, только не так, как тебе хотелось бы. Девушки не выходят за своих братьев! Они и не хотят выходить за братьев. И в-третьих, ты не принадлежишь к тому типу мужчин, за кого я хотела бы выйти замуж.
Он вздрогнул:
– Что у меня не так?
Она печально улыбнулась:
– Я ищу пожилого богатого промышленника, бездетного и со слабым сердцем. Ты – романтически настроенный студент-идеалист с горящими глазами и в придачу здоровый, как бык.
Эдвард вздохнул:
– Раз так, позволь мне быть твоим вторым мужем. Помогу тебе промотать наследство.
В конце концов они перешли на более приятные для обоих темы, вспоминая детские годы в Африке. Все белые, кого они знали, погибли при резне, но их друзья-туземцы выжили. Они говорили еще о множестве самых разных вещей, но не о том, о чем ему хотелось бы говорить, – не об их совместном будущем. Несколько раз он ловил себя на мысли, что лежит, словно дохлая овца, бестолково улыбаясь ей, счастливый одним ее присутствием. Наконец Алиса посмотрела на часы, негромко взвизгнула и вскочила.
– Мне пора бежать! – Она стиснула его руку. – Береги себя! Остерегайся зулусских копий.
Он почувствовал на щеке божественное прикосновение ее губ. Запахло розами. Потом она ушла.
Позже он просмотрел книги, присланные Джинджером Джонсом, и пришел к выводу, что они решительно не из тех, которые ему хотелось бы прочитать, лежа на больничной койке. А может, и вообще никогда. Это все из-за моего романтического идеализма с горящими глазами, подумал он. Большинство книг оказалось изрядно потрепанными, словно старик многократно их перечитывал или они часто переходили из рук в руки. Потом он случайно наткнулся на закладку, на которой красовалась надпись зелеными чернилами:
