Юлия Васильева - Урожай собрать не просто
– Спасибо.
На самом деле, фабрикант был в чем-то прав со своими идеями о доверии. Только вот почему я действительно чувствовала себя так, словно перекладываю заботы на других? Хотя в данном случае Ерему это явно пойдет на пользу. Он привык сталкиваться с тем, что можно описать формулами и просчитать с помощью логики. А попробуй загони в уравнение наших селян и их суеверия? Ни один мало-мальски приличный лесовик или подкочник не станет чесать уши и петь по полям в рамках выведенных законов. Пожалуй, что столкнувшись с иррациональной частью мира, этот ребенок либо испугается, либо, наконец-то, почувствует вкус к жизни.
Я улыбнулась. Столько психологии! В последнее время со мной что-то определенно не так.
Мне так понравилось раздавать задания братьям, что под вечер я созрела для продолжения воспитательных работ и решила по совету фабриканта еще разок осчастливить Ласа своим «доверием». Постучала в дверь его комнаты – ответом мне было молчание. Постучала еще – ничего. Ну ладно, Лас ушел, но вот Ивар обычно в это время корпит над своими фолиантами так, что над пером вьется легкий дымок.
Я аккуратно приоткрыла дверь и увидела страшное: не было не только братьев, но и мешков с семенами. Если с отсутствием первых я еще могла смириться, решив, что они вышли по каким-то своим естественным или не совсем естественным нуждам, то вот моему будущему урожаю вряд ли понадобился бутерброд с колбасой для крепкого сна или уединение в маленькой квадратной постройке рядом с домом.
Не зная, что и подумать, я кинулась к соседней двери в надежде, что у Ефима с Михеем найдутся какие-то логичные объяснения. Но ни Ефима с Михеем, ни тем более логичных объяснений там не было. И самое страшное: не было семян…
Понимая, что дело принимает скверный оборот, я забарабанила в третью дверь. Как оказалось, тройка не зря считается счастливым числом: тут мне ответили.
– Кто там? – голос Оськи звучал настороженно.
– Это я!
– Заходи, только убедись, что рядом с тобой никого нет.
От неожиданности такого предостережения я даже оглянулась, но потом опомнилась и сердито вошла в комнату. Помещение оказалось забито под завязку: во-первых, моими братьями, за которых я переживала, и, во-вторых, мешками с семенами, за которые я переживала еще больше. Атмосфера была тесная и напряженная.
До моего прихода мальчишки явно что-то обсуждали, лишь Ерем пытался писать за своим столом, но мешок с семенами с одного бока и острая коленка Ивара с другого мало этому способствовали.
– Что здесь происходит? – задала я закономерный вопрос.
– К нам в комнату кто-то пытался залезть, – сообщил Ивар.
– И что вы сделали?
– Я открыл окно и пригрозил им, что прокляну именем Богов. Больше никто не лез – вот что значит священная сила!
– Ага, – фыркнул Ефим – особенно, если вся эта священная сила была вложена в удар оконной рамой по голове злоумышленника.
– Что с ним стало?
– Да леший его знает, мы потом под окном ничего, кроме следов, и не нашли.
– А мне почему не сказали?
– Ты же у нас «хрупкая», плакать еще начнешь, – передразнил разбойник, – сами как-нибудь справимся, спи иди.
Я даже немного растерялась: первый раз вижу, чтобы моя воспитательная работа давала такие бешенные результаты.
– А здесь-то вы чего собрались?
– Ивар сказал, что так безопасней, – пояснил Оська, за что удостоился уничтожающего взгляда от автора идеи и пренебрежительного хмыка от Ерема. – Ты сама-то чего пришла?
– Да хотела Ласу сказать, чтобы занялся починкой экипажа…
– Он займется, а ты спать иди. Говорят, что девицы, кто поздно ложится, быстрее стареют, а нам еще тебя замуж сбагрить надо.
Все шестеро, наверное, впервые в жизни закивали в абсолютном согласии – семейная идея для сплочения была найдена.
– И помолиться на ночь не забудь, – добавил Ивар.
Я оторопело вышла в коридор. Было ощущение, что у меня из рук только что вырвали любимую игрушку. Может, я тоже хочу отбиваться от воров! Но в маленькой комнатке для меня не было места ни в прямом, ни в переносном смысле. Снова вспомнились слова фабриканта о доверии, но вот как раз с доверием к тому, кто их произнес, у меня возникало все больше и больше проблем. Поскорей бы уж засеять поля – земля станет лучшим хранилищем для семян.
За мной следом с недовольным ворчанием, больше всего напоминавшим слова «нигде нет покоя с вашим зерном» вышел Ерем. В руках он держал стопку исписанных вычислениями листов и парочку замшелых томиков из отцовской библиотеки. Решение «задачи» идет полным ходом, подумала я, но все же отважилась спросить:
– Когда будем сеять?
– Теперь мне бы и самому хотелось это знать, – ответил мальчонка и мрачно оглянулся на дверь собственной комнаты, оккупированной неожиданными захватчиками. Я испытала прилив душевных сил оттого, что с этого момента хоть кто-то меня понимает.
Наступившее утро оказалось богатым на посетителей. На нашем пороге, подкручивая ровно подстриженный черный ус, стоял городовой, блестя неизвестно за что и неизвестно кем выданными медалями. Он так браво сжимал табельную саблю, что чувствительные горожане от одного взгляда на него должны были испытывать облегчение и чувство безопасности. На свое несчастье я не была ни горожанкой, ни, тем более, натурой чувствительной, да к тому же мне было абсолютно не ясно, что забыл городовой в нашем имении.
– Доброе утро, – сказала я без энтузиазма: из устоявшегося приветствия слова не выкинешь. – Чем обязаны?
Городовой взял под козырек:
– Поступил сигнал о противоправных действиях в вашем имении! Разрешите осмотреть территорию!
Я встала в проходе, как непреодолимый заслон – враг не пройдет и даже не просочится – и спросила с еще пущим подозрением:
– Какие-такие противоправные действия?
– Попытки проникновения с целью хищения – или для вас, леди, попросту говоря, воровство! – он снова козырнул и снова попытался войти в дом, но, естественно, не преуспел – я стояла крепко. – Разрешите пройти – я должен поискать улики и проверить безопасность помещений!
– Постойте, по какому праву вы занимаетесь этим делом? Разве мы относимся к городу? Почему не пришел кто-то из дружинников? – мои подозрения все крепчали: еще немного – и их можно будет разливать по бутылкам вместо традиционной вишневой настойки.
Но, как только разговор коснулся правил и закона, городовой перестал переть в дверь – уж очень уважал он эти понятия. Особенно, когда кто-то собирался их нарушать. Потому что любой нарушенный закон при правильных манипуляциях имел тенденцию превращаться в звонкую монету штрафа, и тяжело оседать на дне и так не тощего кошеля блюстителя нашего спокойствия. Именно благодаря его доблестным стараниям все окна в Кладезе были снабжены ставнями, установленной толщины, собаки ходили на шлейках, а белье вывешивали сушиться на улицы тайком по ночам.
