Валерий Михайлов - Путешествие за край Земли
— Да. Он в храме.
— Могу я его увидеть?
— Без сомнения. Завтра, после священного омовения.
— Значит, завтра после священного омовения.
— Как только вы его увидите, вы полностью поменяете свою точку зрения.
Подглава 5Бог, если напрячь воображение, был похож на стоящего на голове слона. Он был огромен, размером с десятиэтажный дом. В темноте (он хранился под куполом-термосом без единого окна) Бог светился слегка зеленоватым светом, который был способен полностью подчинить себе любое человеческое сознание. Но Любящий не был человеком.
— Вот ты какой, северный олень, — сказал Любящий и недобро улыбнулся.
Ответ Бога взорвался искрами в глазах. Любой другой после такого «здрасте» до конца жизни пускал бы пузыри и писался под себя, но Любящий был из другой породы. Он только крепко выматерился и вытер кровь, которая обильно потекла из носа.
— Хрен ты угадал, — зло прошептал Любящий, — так значит, ты хочешь самосожжения? Ты его получишь, а я, так и быть, составлю тебе компанию. Сливаться в огне, так сливаться. Или, может быть, я не прав?
Бог ответил высокомерием, в глубине которого прятался тщательно скрываемый страх. Бог уже понял, что перед ним один из равных.
Любящий сел возле «хобота» Бога и сосредоточился на термических зарядах, которые при помощи силы воображения надо было расставить по всему Богу. Бог окатил его волной ненависти и страха, но Любящий даже не обратил на это внимания. Любовь делала его сильней.
Для установки зарядов потребовалось не более десяти минут. Еще десять минут на то, чтобы соединить их вместе и сотворить таймер. 60 секунд. Последние 60 секунд, которые отсчитывали мощные удары в надежно запечатанную дверь: жрецы заподозрили неладное.
10, 9, 8…
Бог всеми силами старался сбросить смертоносный костюм, но воля Любящего держала его словно в тисках. За две секунды до взрыва Бог прекратил борьбу. Он сжался в клубок в самом центре ледяной глыбы, тщетно надеясь на то, что взрыв окажется недостаточно сильным. Сохранись хоть маленький кусочек льда…
1, 0…
Глава шестая
Включился свет. Он был ярким, «дневным». Источников света видно не было. Казалось, он шел отовсюду. Казалось… На самом деле казаться было не кому. В помещении не было никого. Это была квадратная комната 4 на 4 на 2 без окон и дверей. Пол, стены и потолок были отделаны серым, похожим на ковролин материалом. Посреди комнаты была шестигранная призма, занимающая пространство от пола и до потока. Она была такой же серой, как и все вокруг. В призме что-то щелкнуло. Одна из граней бесшумно поехала вверх, в потолок. Из открывшейся капсулы на пол хлынула прозрачная, жидкость. Вслед за ней из капсулы выпал человек. Это был Севастополев. Жидкость быстро застывала, превращаясь в мутную слизь. Севастополев лежал на полу и тяжело дышал. Прошло минут пять, прежде чем он поднялся на ноги. Призма еще раз щелкнула. На этот раз открылось сразу три кабинки, и буквально через несколько секунд еще две.
Их было шестеро. Шесть мужчин и шесть женщин. Всем (кроме Севастополева) около тридцати, все (кроме него же) физически крепкие. Они смотрели друг на друга ошалелыми глазами. Призма снова щелкнула и с легким гудением ушла в пол. Теперь комната была совершенно пуста. Послышался хлопок, и с потолка и со стен полилась вода. Она пахла какой-то «химией», но была теплой и приятной. К тому же, застывая, слизь раздражала кожу. Душ прекратился, вода полностью впиталась в пол.
— Где мы? — спросила одна из женщин.
Ей никто не ответил. Каждый понял, что не знает ответ на другой, не менее важный вопрос: «кто я?». В памяти ровным счетом не было ничего, никакого намека. Только универсальные знания: язык, судя по всему, родной для всех, азы математики, кое-какая общечеловеческая информация… И совершенно никакого представления о том, кто они, откуда (из какого места и из какого времени), и где находятся сейчас.
— Интересно, нас здесь будут кормить? — спросил один из них.
— А я хочу в туалет, — сказала вторая.
— Странно, мы все голые, и никто не стесняется.
— Какой хрен стесняться?
— Я хочу в туалет.
— Так кто тебе мешает? Или нам отвернуться?
— Прямо здесь?!
— Выйди, если сможешь.
— Я так не могу.
— Учись. Если ничего не изменится, мы засеримся по самые уши.
— Если будет чем срать.
— Для чего-то же нас взяли, засунули в эту клетку, выкупали, наконец.
— А может они хотят посмотреть, как мы будем друг друга жрать?
— Лучше совокупляться.
Вторая отошла в угол и села на корточки.
— Не смотрите.
— Почему? — удивился первый.
— Совсем дурак?
— Я думал, условности, здесь…
— А ты не думай.
— Оно впиталось! — воскликнула вторая.
— Это уже радует.
— Почему?
— По крайней мере, этот вопрос был продуман при создании этой чертовой мышеловки.
— Есть еще масса других вопросов.
— Вероятность продуманности которых резко возросла.
— Ты так думаешь?
Послышался щелчок, и сверху спустился стол, на котором стояло шесть тарелок и шесть высоких стаканов. В тарелках был рис, мясо и какие-то овощи. В стаканах сок.
— Как видишь, морить голодом нас здесь никто не собирается.
Еда была вкусной.
Глава седьмая
Кассир мирно дремал. Нет, кассир откровенно спал, сидя в кресле. Из открытого рта тоненькой струйкой стекала слюна. Иногда он сладко посапывал, прихрюкивал, и вообще был похож на нажравшегося сырой рыбы кота.
Щелкнул замок. Открылась дверь, и в кассу, с пистолетами в руках вошли Женя и Ниночка.
— Спишь? — громко спросила Женя.
— Сплю, — согласился кассир, не открывая глаз.
— Где Китаец?
— Где угодно. Они как тараканы заселили весь мир.
— Я тебе сейчас яйца отстрелю! — пригрозила Ниночка.
— Я не танцую, — ответил спокойно кассир. Он продолжал сидеть с закрытыми глазами.
— Будешь.
— Оптимизм — это похвально.
— Ты будешь говорить?
— Я только этим и занимаюсь.
— Где Китаец?
— Я уже сказал.
— Ты прекрасно знаешь, о ком идет речь.
— У меня задержка психического развития. Иначе сидел бы я здесь.
— Хорошо. Где Мудрый Китаец.
— Так бы сразу и сказали. Он оставил вам письмо.
— Нам?
— А ради кого я здесь торчу? Остальные давно уже уехали.
— Что ты хочешь сказать?
— Больше ничего.
— Давай письмо.
— В столе.
В верхнем ящике стола лежал почтовый конверт без адреса. В графе «кому» каллиграфическим почерком было написано: «Милым дамам».
