Макс Фрай - Неуловимый Хабба Хэн
Его голос словно бы повернул во мне какой-то невидимый переключатель, и я внезапно оказался в самом центре бури, вернее, в месте столкновения великого множества внутренних бурь.
Ярость ослепляла меня, гнев опьянял, желание немедленно разделаться с насмешником подкреплялось пониманием, что с этой задачей я сейчас справлюсь без труда; впрочем, одновременно я испытывал к нему самую искреннюю симпатию — ишь ты, задирает меня, а ведь прекрасно знает, с кем имеет дело. Нелепый, невыносимый, но храбрый и забавный человек, такого хорошо иметь в друзьях, так что я правильно поступил, когда с ним связался. Жаль только, что теперь не принято скреплять дружеские узы по древнему обычаю и мне пока не довелось попробовать на вкус его кровь. Вот это — действительно большое упущение. Любопытный, должно быть, напиток. И чрезвычайно полезный для всякого, кто хочет накопить силу.
Это я сейчас хорошо если одну сотую обуревавших меня противоречивых мыслей, желаний и ощущений описываю. На деле все было еще круче. Как я уцелел, не взорвался в самый первый миг — ума не приложу. Все-таки я действительно живучая тварь, таких еще поискать.
А потом все стало на место. Нет, бури мои не улеглись, они, кажется, собрались бушевать вечно, просто я внезапно обнаружил в себе способность игнорировать всю эту внутреннюю смуту, как увлеченный чтением человек игнорирует шум и суету трамвайного вагона. Я прекрасно знал, как мне следует себя вести в данной ситуации, и не видел тут никаких затруднений. Сейчас мне сложно было поверить, что человек (например, я сам) может вдруг пойти на поводу у собственных эмоций или, чего доброго, настроения, вместо того чтобы подчиниться разумной необходимости. Такая же глупость, как добровольно в рабство запродаться на одном из подпольных рынков Куманского Халифата. Если не худшая.
Рассказываю я долго, а на самом-то деле на все ушло не больше секунды. Возможно, гораздо меньше. Но это, пожалуй, была самая насыщенная секунда в моей жизни. Душевные встряски, которые в нее уместились, вполне можно было бы растянуть на несколько лет, а потом, прижимая ладони к щекам, вздыхать: «Ах, у меня была такая бурная внутренняя жизнь!»
Еще доля секунды ушла у меня на то, чтобы собраться с мыслями, оценить ситуацию, взглянуть на себя со стороны и подивиться глубине произошедших перемен. Как и обещал Шурф, я прекрасно помнил, кем являюсь, был готов откликаться на собственное имя и наверняка мог в подробностях пересказать свою занимательную биографию, если бы это потребовалось, так что в этом смысле я, конечно же, остался собой. И, кажется, ни в каком ином.
Вместо того чтобы вступать в пререкания со своим другом Шурфом, я поднял руку, пресекая его дальнейшие попытки меня подразнить, и сказал:
— Подожди немного. Мне нужно время, чтобы освоиться в новой ситуации.
— Мне, представь себе, тоже, — объявил он, поднимаясь наконец с пола. — Очень уж все необычно. Как пьяный, даже голова кружится. Ты все время в таком кайфе живешь или только в экстремальных ситуациях? Дай-ка мне твою курительную палочку, сэр Макс. Эту, как ее… ага, си-га-ре-ту. Никаких сил нет трубку набивать!
Я укоризненно покачал головой.
— Можно подумать, речь идет о работе, требующей физических усилий. Если тебе лень набивать трубку, это можно понять. Но потрудись называть вещи своими именами. Я, конечно, безответственное трепло, но четкие формулировки мне обычно удаются. А значит, и у тебя теперь не должно быть с этим проблем, если я правильно оцениваю ситуацию.
Впрочем, я тут же понял, что зря затеял этот разговор. Надо было просто дать человеку сигарету, если уж просит. Четкость формулировок — дело хорошее, но не совсем то, ради чего мы затеяли Обмен Ульвиара. Поэтому мне следует не обращать внимания на промашки моего друга, а сосредоточиться на главном.
Лонли-Локли смотрел на меня с неподдельным изумлением.
— Ну ты даешь! — наконец сказал он. — Я что действительно такой кошмарный зануда?
— Нет, — честно признал я. — По крайней мере, не всегда. Как я теперь понимаю, гораздо реже и в меньшей степени, чем мог бы. Я же говорю, мне требуется время, чтобы привыкнуть. Приношу извинения за неуместные нотации. Вот сигарета, которую ты просил. Возьми.
Пока мы оба курили, я успел обдумать ситуацию, расставить приоритеты и сформулировать вопросы, ответы на которые требовались безотлагательно.
— Сколько у меня времени? — спросил я. — Что об этом сказано в рукописях, которые ты изучал?
— Времени у тебя навалом. Как минимум, полдня, а то и больше. Но определенно меньше суток.
— То есть точно ты не знаешь?
— Точность ему подавай… В таких делах трудно что-то утверждать наверняка, — затараторил сэр Шурф. — Согласно одному источнику, Король Ульвиар и его знахарь пребывали под воздействием заклинания четырнадцать часов, согласно другому — что-то около семнадцати. В других документах описаны случаи, когда заклинание действовало двенадцать, тринадцать и даже девятнадцать часов. Более точного ответа на твой вопрос, увы, не существует.
— Спасибо, — прервал его я. — Ладно, будем считать, что у меня есть двенадцать часов. Теперь скажи вот что: люди, совершившие обмен, должны находиться рядом? Или, напротив, следует как можно скорей расстаться?
— Никаких особых указаний на этот счет в рукописях не было. Думаю, можно поступать как угодно.
— Ясно. Что ж, хорошо.
Мы немного помолчали. Потом я решил, что сейчас будет уместно кое-что объяснить.
— Я проявил непростительное легкомыслие, не потрудившись изучить найденные тобой документы, описывающие Обмен Ульвиара, поэтому теперь мне приходится задавать слишком много вопросов. Пожалуйста, впредь, когда все вернется на свои места, не давай мне столь безалаберно относиться к магии. Принимать участие в обряде, предварительно его не изучив, — уму непостижимо!
— Рад, что ты это наконец-то понимаешь, — ухмыльнулся Шурф. — Строго говоря, мне давным-давно следовало бы подбить тебя на эту авантюру. Сэкономил бы кучу времени и сил, которые ежедневно трачу на бесплодные попытки убедить тебя относиться к событиям собственной жизни с большей ответственностью. Хотя, по чести сказать, теперь-то я понимаю, почему ты так упорствуешь. Легкость, которую я сейчас ощущаю, — великий соблазн. Кому не понравится жить, приплясывая на кончиках пальцев от нетерпения, как хмельной танцор в начале карнавала? То-то и оно…
Он был чересчур многословен и не к месту снисходителен, но я принял это как данность. К этому моменту я уже окончательно осознал, что Лонли-Локли просто перенял мои обычные манеры, так что все замечания было бы справедливо адресовать себе, а не ему.
